Воскресенье у нас, кажется, тридцатое июня?
— Да, — кивнула Ракитова. — Понимаю, конец месяца и квартала.
— В такие дни — самый аврал, — добавил Измайлов.
Они вместе вышли из кабинета.
— Ну, кому передать привет в области? — спросил Измайлов.
— Ой, Захар Петрович, некому, — улыбнулась Ракитова.
— А просьбы какие-нибудь будут?
— Никаких. Желаю вам хорошо выступить на конференции…
Простившись с помощником и секретарем, Захар Петрович поехал домой.
Зайдя в прохладу квартиры, Захар Петрович услышал звуки, напомнившие вдруг детство. Исходящие паром, недавно оттаявшие поля, запахи весны и щемящая душу песня с высокого чистого неба, где живым треугольником проплывали птицы…
— Наш-то больной повеселел, — встретила его жена.
— Слышу, — улыбнулся Измайлов. — Курлычет. У нас в Краснопрудном все — от карапузов до стариков всегда высыпали на улицу, когда пролетали журавли…
— Постой, постой, — перебила его Галина Еремеевна. — Курлычет… Курлыка. Володя! — обрадованно крикнула она. — Отличное имя.
Галина Еремеевна и Захар Петрович вошли в комнату сына. Он лежал на коврике, что-то чертя на листе ватмана. Рядом сидел журавль на старом пальто Захара Петровича и вертел головой на длинной шее.
— Курлыка? — спросил Володя. — Подходит! В самый раз!
— А мы-то голову ломали, — сказала Галина Еремеевна. — Какие только клички ни придумывали…
Измайлов не удержался, погладил птицу по голове. Потом присел на корточки возле сына.
— Что это ты изобретаешь? — спросил он сына.
— Протез. Для Курлыки, — кивнул он на журавля. — Понимаешь, он должен быть легкий, крепкий и удобный.
— И гигиеничный, — добавила Галина Еремеевна.
— Вот эту часть, — показал Володя на чертеж, — сделаем металлической. А низ — деревянный.
— А какой именно металл? — уточнил отец.
— У меня есть алюминиевая трубка. Как раз нужного сечения. А для подпятника, что ли, простую пробку из-под шампанского.
— Скользить будет. По-моему, нужно мягкую резину, — сказал Захар Петрович.
Володя подумал и кивнул:
— Да, ты прав.
— Ладно, обсудите потом, когда отец вернется из командировки, сказала Галина Еремеевна. — А сейчас быстренько за стол! Не то, Захар, опоздаешь на поезд.
За столом Измайлов рассказал, что на приеме у него была Будякова.
— Боже мой, вот несчастная женщина! — переживала Галина Еремеевна. Я как чувствовала! Аркаша сегодня должен был дежурить в нашем «Белом Биме» и не пришел. Я попросила девочек зайти к нему, узнать, не заболел ли. А он, оказывается, сбежал из дому. — Она покачала головой. — Я обязательно зайду сегодня к Будяковым.
— Зайди, зайди, — одобрил Захар Петрович. — Она очень переживает. Да и каждый бы на ее месте… Сын ведь…
— А что с него взять — ненормальный, — сказал вдруг Володя. — На Богдановку его, чтобы не бегал…
— Не смей так говорить! — взорвалась мать. — Да, он не совсем здоров. Но не издеваться надо, а сострадать!..
Аркаша был действительно не совсем полноценный, как считали врачи, в результате отцовского алкоголизма. Его оставляли на второй год два раза в одном классе, стоял даже вопрос о переводе Будякова в спецшколу, которая находилась на Богдановской улице. |