По утрам из кабинета Попкова, председателя Ленсовета, Неменов по прямому проводу звонил в Совнарком — там уже ждал Курчатов.

— Игорь Васильевич, я был у твоего дома, — сказал он однажды.

Курчатов просил узнать, в каком состоянии его квартира. Неменов пришел и увидел, что дом Курчатова развален бомбой. Но о разрушениях в городе по телефону говорить запрещалось, и Неменов прибегал к иносказанию:

— На третий этаж я не поднимался, незачем было — я с улицы хорошо видел обои в твоей комнате!

Семидесятидневное пребывание Неменова в Ленинграде для лаборатории № 2 было благотворно: летом 1943 года из Ленинграда в Москву по отвоеванной у немцев прибрежной ветке отправили два вагона с деталями циклотрона. Немцы обстреляли поезд из пулеметов, доски на уровне человеческого роста были в пулевых дырах, но лежавшие на полу детали не пострадали. Приехав, Неменов узнал, что для циклотронной отведено новое место — в трехэтажном здании на пустыре у Москвы-реки.

Лаборатория № 2 расширялась так быстро, что уже через полгода стало не хватать помещений в Пыжевском и на Калужской. К тому же в Москву возвратился ИОНХ, солдаты уступили место химикам, те поговаривали, что пора и физикам убираться. Но убираться было некуда. Кафтанов — это была его последняя помощь ядерщикам, он передал новую лабораторию Первухину — посоветовал Курчатову объездить пустующие здания учебных институтов, может, какое и подойдет. Курчатов с Балезиным и Алихановым осмотрели многие учебные заведения, ни одно не понравилось. Лишь недостроенный Институт экспериментальной медицины сразу очаровал его. Трехэтажный красный дом — он по проекту должен был стать челюстным корпусом травматологического института — одиноко возвышался на пустыре. Его крохотные одноэтажные соседи — «собачник», кормовая кухня, медсклад, отдельные деревянные домики около них, а вдали, на берегу Москвы-реки, заводик рентгеновской аппаратуры и газовый заводик — лишь подчеркивали простор пустынного поля. Алиханову место не понравилось, он хотел института небольшого, как у Капицы, и непременно в центре. Но Курчатов не мог оторвать глаз от огромного картофельного поля, протянувшегося от красного дома до реки — какая возможность расширения! Приехав в ИОНХ, он сказал Козодаеву:

— Миша, нам предлагают здание в Покровско-Стрешневе. Мне местечко, по первому взгляду, нравится. Ты туда съезди, обстоятельно разведай, можно ли там развернуться и что нужно сделать.

Козодаев в восторг не пришел. Трехэтажное здание, само по себе просторное и удобное, могло бы вместить всю лабораторию, еще и лишку останется. Но оно недостроено, и работы для строителей немало. А в законченной части поселили рабочих реэвакуируемого Ленинградского авиационного завода, временно задержанных в Москве, и, по слухам, собираются «временность» превратить в постоянность. Подходы к площадке неудобны даже в сухую погоду — ноги вязнут в грязи, в иных местах глубокие ямы. Простору, конечно, хватает, воздуху тоже. Это единственное преимущество — хороший воздух!

— Отлично! — сказал Курчатов. — Воздух — самое то, что нужно! Здание достроим, временщикам скажем по Маяковскому «Слазь, кончилось ваше время!»

Постановление правительства о передаче территории ВИЭМ для лаборатории № 2 вскоре вышло. Теперь ядерщики имели собственное здание. Собственность была номинальная — в здании жили другие, и, недостроенное, оно пока не годилось для работы. Лишь Неменов, вернувшись из Ленинграда, сразу свез туда свое циклотронное богатство.

В эти дни Курчатов получил нового заместителя. Первухин вызвал из Баку Владимира Гончарова, директора многоотраслевого химического завода — в его цехах производились и сульфидин, и маскировочные дымы, и огнеметы, и альфа-нафтол.