Впрочем, Сватов за поддержкой ни к кому не обращался: всех к делу просто привлекли.

Но начнем по порядку. С того момента, когда, завершив серию всяческих преодолений и подбросив в печку, с таким трудом раздобытую, щепок и чурок из строительного мусора, Виктор Аркадьевич Сватов присел на ступеньки своего нового дома в ожидании гостей.

Собрать народ ему было важно. И отнюдь не только из «шкурно-практических» соображений. При всей своей практичности Виктор Аркадьевич Сватов всегда оставался прежде всего идеологом. И строительная победа в Ути была для него прежде всего делом принципа. Мы уже знаем, что все в его жизни складывалось далеко не просто. И далеко не случайно однажды ощутил себя Сватов в новом качестве всемогущего человека.

Надо сказать, что удивительное умение Виктора легко воспринимать неурядицы, оборачивая благом даже неприятности, передавалось и окружающим, частенько поднимало нам настроение.

Во всяком случае, я к нему не однажды наведывался именно за оптимизмом.

Бывают в жизни моменты, бывают тоскливые вечера и бесконечные бессонные ночи, когда как-то не хочется подводить итоги. Когда из-за свалившихся разом неурядиц невеселое подведение итогов подавляет. Когда как бы нечего подводить.

Устав ворочаться в постели, я включал электричество, одевался и шел к Сватовым, благо жили они тогда буквально через дорогу.

В маленьком домике его родителей, приютившемся на краю грохочущей стройки, обычно до поздней ночи горел свет. Здесь моей расстроенной душе всегда находилось, чем поживиться. Здесь мне давался урок правильного отношения к действительности. Двери здесь никогда не запирались.

— Какие новости? — спрашивал я от порога с тайной надеждой. Неприятности ближних, в отличие от собственных, почему-то вселяют оптимизм.

Новости были.

Ну, например, только что у Сватовых угнали машину. Ту самую разбитую «Ниву», которую Виктор Аркадьевич почти два года чинил. И только вчера притащил из покраски.

— Не понимаю, почему они угнали именно мой автомобиль? — недоумевал Сватов. — Он же не заводится.

Рядом во дворе стояли новенькие «Жигули» его приятельницы, но их почему-то не тронули.

— Сидим вот. И недоумеваем…

Сказать, что Сватов расстроен, по его виду было нельзя. Но он тут же мне все разъяснил. То, что угнали, это, оказывается, хорошо, особенно если не удастся найти. Тогда можно получить страховку, купить новую машину — на работе как раз предлагали, а тут такое везенье…

Везенье мне казалось сомнительным. Я представлял, сколько хлопот оно причинит моему приятелю, куда еще его занесет. К тому же мне вовсе не представлялось удачным — два года не вылезать из-под машины, чтобы в конце концов ее угнали. Но Сватова занимало не это:

— Как же они ее завели?

Он даже вставал от возбуждения. Ходил по комнате, переступая через какие-то механизмы.

— Выходит, все-таки я ее починил…

В том, что отремонтировать машину ему удастся своими силами, все действительно сомневались. Но вот оно, доказательство…

Нет, не сама по себе свершилась метаморфоза Сватова, а под его собственным управлением. Могло ведь и иначе сложиться. Неудачи могли просуммироваться, сделав Виктора Аркадьевича законным неудачником. А он этого не допустил, не позволил отрицательному достичь критической массы и его подавить. Неудачи и неурядицы он не складывал, а разобщал, чтобы порознь обратить в везения. А радости — складывал. (Маленькие радости сложились в большой оптимизм, в большую, насквозь позитивную уверенность в собственных возможностях.)

Совершив с домом то, что не удалось Дубровину, Сватов тем самым материализовал свое постижение жизни, практически доказал, что и в реально сложившихся условиях можно вполне неплохо жить.