— Читать, читать, — кричит галерка. В том смысле, что ученым не вредно узнать жизнь.

— Не читать, — упорствует президиум.

Прекратить, мол, измывательство. В том смысле, что уже по домам пора… Председатель вызванивает колокольчиком:

— Я призываю к порядку.

Тогда, выпив сразу два стакана воды, ученый секретарь продолжает, но уже быстро:

— …«грязная работа, тяжелые условия труда, работа на открытом воздухе, женитьба, замужество, рождение ребенка…»

Ну и так далее, все тридцать семь пунктов. Потом переходит к сути Федькиного заявления:

— «Г. Е. Дубровин утверждает, что ушел из АСУ «по собственному желанию». Чем же оно было вызвано? Из тридцати семи пунктов разберем наиболее весомые:

По состоянию здоровья — не болел…

Смена места жительства — не менял…

Неудовлетворенность размером заработной платы, а кто ею удовлетворен?..

Отсутствие перспектив в решении жилищно-бытовых вопросов — получил квартиру…

Таким образом мы должны отклонить все эти причины и оставить только две по статье 33 КЗОТа:

Несоответствие служащего занимаемой должности вследствие недостаточной квалификации…

Систематическое неисполнение служащим без уважительных причин обязанностей, возложенных на него. Как правило, работник в таких случаях просит, чтобы его отпустили на все четыре стороны… Именно так и поступает Дубровин…» Вот тут и вступил Федор Архипович. Факты на его стороне:

— Что касается заявления диссертанта, будто создание большого количества АСУ идет в ущерб их глубине роста, так это очередной собственный вымысел гражданина Дубровина, потому что наша партия и правительство пока еще никому не давали указания ничего создавать поверхностно и без глубины. А огромные средства, всем выделяемые, позволяют создавать любое количество чего угодно… Демагогия же гражданина Дубровина насчет глубины всем очевидна. Практически он работать не хочет, а предпочел изъявить собственное желание сидеть в глубине своих научных кабинетов. Человек, конечно, ищет, где лучше, рыба, где глубже. Но советский ученый не рыба и не подводная лодка. Профессор весь должен быть на поверхности, как на ладони. И чтобы понятно.

Тут Федька вполне торжествующе посмотрел в зал.

— Середины, — говорит, — тут нет. Это еще классики мирового пролетариата указывали, что кто не с вами, тот за нас. А теперь голосуйте, — закончил победно.

Но слишком долго Федор Архипович выступал. Так долго, что всех доконал. Очевидно, поэтому за Дубровина проголосовали единогласно. Даже те, кто теоретически был против, бросили свои шары за Дубровина, забыв про научную принципиальность.

Кто остался из публики, пошел Дубровина поздравлять. Бесспорная, мол, победа…

А ученый секретарь вежливо подходит к Федору Архиповичу и просит слова его текста, чтобы, значит, их в протокол…

Вот тут-то Федька себя и показал.

— Нет, — говорит, — у меня. Извините и подвиньтесь… А вы разве не записывали?

Ловко предусмотрено. И сразу в Москву «телега» — на весь ученый совет. Так, мол, и так, работают с явным грубым нарушением. Надо было все дословно стенографировать…

Из Москвы тут же решение: защиту Дубровина не засчитывать, а ученый совет… распустить, как нарушивший правила.

Во сне это так все было или наяву, если наяву, то с такими ли подробностями? Сейчас, повторяю, по прошествии времени и не разберешь. Да это и неважно. Важно, что было, и Федька на ученом совете выступал, и совет после проверки комиссией ВАКа был распущен, и защита диссертации так в Москве и не утверждена.