|
По мере продвижения вперед из этого марева выступали силуэты поднимающихся со дна причудливых, изогнутых, ветвистых арок и колонн – в полумраке они казались черными, словно бы каменными, такой же была и вода, в которой время от времени плюхались какие–то массивные тела, раз вода всколыхнулась тяжелыми волнами. Рыба с изумрудным плавником, которая везла их лодку, отдернулась, да так резко, что стоявший у борта Вихрь едва не полетел в воду.
Но вот из марева выступил берег: тоже ледяной, гладкий, черный… Все они выбрались на берег и осторожно стали пробираться от черной воды. Ледяная лодка развернулась и канула в призрачном, растворяющем мареве. Они прошли еще несколько шагов и замерли – им послышался какой–то звук… Нет – это только капли тяжело, словно камни, падали на воду: «Бух–бух–бух!». Близко – уже совсем близко… Взявшись за руки, они шли среди леденящего марева – от этих тёмных, зловещих стягов трещала кожа, гудела голова, из этого мезнущего, иногда издающего скрипучий стон воздуха тянулись к ним усеянные когтями лапы, изогнутые клыки, пучились застывшее, холодные, безжалостные глазищи. И все они, хоть и были лишь глыбами льда – все они двигались, шевелились… Когда они проходили под двумя большими колоннами похожими на арки, за которыми еще больше сгущалась тьма, Алеша с жадностью, стараясь впитать в себя каждую ее черточку, посмотрел на Олю. И она посмотрела на него своими огромными глазами, похожими на два ведущих в мир иной озера; вся озаренная изнутри светом, который бил из сильной ее, все время в небо устремленной души. Губы её едва заметно шевельнулись… Такой Алеша ее и запомнил… Потом поток времени подхватил Алешу, и поволок неукротимо в страшную муку… Лицо Оли в одно из этих стремительных мгновений, в каждое из которых жаждал Алеша вцепиться, преобразилось, сделалось грозным и даже льющийся из ее души свет стал зловещим: она по прежнему оставалась прекрасной. – Алеша, осторожно! Со стоном, преодолевая мучительную боль, перед ужасом неукротимо надвигающегося, Алеша резко оторвал от нее взор – словно бы из себя что–то вырвал, и увидел как летит на него из тьмы, что–то белое, сияющее новым сковывающим могильным холодом, с клыками похожими на орудия смертных пыток. Страдающий – он выставил вперед руки, готовый к смерти, но вот между ним и ледовым зверем метнулась тоненькая, стройная фигурка, с распустившимися, русыми волосами. – Оставь его…! – успела только молвить она, а в следующий миг чудище уже налетело, и вонзило ледяные клыки, предназначенные для Алеши в ее сердце. Пламенная кровь вспыхнула на льду и зверь с ледяным серцем заурчал. – Нет! – утверждающе закричал Алеша, – Нет! – повторил он, налетев на зверя. По его мнению все еще можно было поправить – можно было уцепиться за летящие мгновенья, проползти по ним назад во времени, словно по лестнице, и вернуть, исправить то, что произошло. Зверь отпихнулся от Алеши как он назойливой букашки, он разодрал его правую руку от плеча, вырывая мясо до кости, отбросил к стене и склонился над лежащей без движения Олей. Безмолвно, словно стрела яростного пламени, сверкнул Жар, он вцепился в глотку зверя, и молча стал драть ее: брызнула темная холодная кровь, и Жар рванулся вверх, вцепился когтями в ледяные глаза зверя, разодрал их… Чудовище ревело от этой неожиданной боли. Оно слепо схватило Жара своими передними лапами, на задние же встало, поднявшись метров на пять и отделило голову Жара от туловища… Налетел Вихрь, с разгона ударил копытами в оттопыренное белое пузо чудовища, и то с ревом, словно скала, рухнуло на лед, увлекая за собой и Вихря, переламывая ему хребет – от падения этого все вокруг задрожало, затряслось. |
