– А где же Дед–Мороз? – пролепетал Алёша.

– Дед–Мороз… он, наверное, разговаривает с кем–нибудь иным. Ведь так много живёт на свете разных людей, которые ждут подарков…

– Так вы дарите подарки? – спросил Алеша без всякой радости.

– О да… – усмехнулась она, и впервые черты ее лица изменились – улыбка стала шире, а холодный пламень в глубинах ее глаз вспыхнул ярче…

– Волшебное что–то?.. – заинтересованно спросил Алёша.

Дело было в том, что он, как, впрочем, и большинство людей (а особенно в таком романтическом возрасте), тянулся, искал, всё этакое загадочное, волшебное. Самым прекрасным волшебством, которое ему довелось переживать, было то неизъяснимое, то волнующее, что чувствовал он, когда был рядом с Олей. Но знал он конечно и про иное волшебство: про домовых, про леших, про кикимор, про Бабу–ягу, наконец – про Кощея, который, изгнанный жил за тридевять земель, в подземном царстве.

– …Вы, стало быть, подарите мне какую–то волшебную вещь… Вот уж будет чем похвастаться…

– Вещь я тебе подарю, только вот лучше уж не перед кем ею не хвастаться. В тайне держать. Потому что… а впрочем, ты скоро сам поймёшь…

Тут она запустила руку, в подол своего ледового платья, и в те несколько мгновений, пока меж ними тишина висела, Алёша пристально в её лицо вглядывался, и ведь видел, как холодно, как далеко от всех его чувств эта снежная колдунья пребывает. Был в его сердце порыв: сейчас же развернуться, да и броситься со всех сил прочь. Колдунья почувствовала это, улыбнулась, и словно зазвучал её голос, и снова ворожил:

– Что же ты, бежать собрался? – вопрос прозвучал с лёгким, материнским укором.

– Нет, нет… – Алёша очень смутился тем, что колдунья могла подумать, что он испугался, и он поспешно оправдывался. – …И вовсе я и не собирался никуда бежать; это, знаете ли, какой–нибудь мальчишка лет десяти испугался, потому что страшных сказок наслушался.

– Ну, вот и хорошо…

Снежная колдунья достала что–то из подола, однако пока её ладонь была сжата, и волшебный подарок оставался сокрытым.

– Знаешь, Алёша, пожалуй я не стану к тебе подходить; а то, видишь ли – живу я в таких студёных краях, что вся насквозь этим холодом пропиталась, и боюсь, что насквозь могу тебя проморозить. Ну ничего – это дело поправимое…

Колдунья оставалась на месте, шагах в десяти от Алёши, но рука её стала удлиняться, и вот уже распахнулась ладонь перед самыми глазами юноши. В первое мгновенье он отпрянул – прожгло лицо леденистое дыхание, и сразу вспомнился вихрь, который ворвался в лес; вспомнилась тревога, из–за которой он и Ольгу с собою не позвал – понял Алёша, что именно колдунья и была тому причиной, что нечего от неё добра ждать, и вновь был порыв – повернуться, бежать… но…

Он уже стоял заворожённый… На белой ладони лежал дивной красоты медальон – был он круглой формы, тёмный, с орнаментом, изображающем переплетшихся в борьбе чешуйчатых змиев. В центре красовался необычайных размеров драгоценный камень, подобный кристально чистой небесной воде, затвердевшей от холода.

– Нравиться?

Алеша молча кивнул.

– Тогда, надевай. …

Юноша начал медленно приближать руку – опять была неуверенность, опять чувствие, что что–то противоестественное происходит.

– Что же ты?..

Этот вопрос, в котором слышалась насмешка, словно подстегнул его. Голос, обжигая ледяным дыханием, прозвучал над самым ухом, и он боялся, что колдунья подошла, что сейчас вот рассмеётся, заморозит его – он не смел поднять голову, взглянуть на нёё, страшно ему было.