- Я стоял за дверью, - продолжал Джонни, - и слышал твое признание, Гастингс, от первого до последнего слова. Ты окончишь свои дни на электрическом стуле. Я добьюсь этого во что бы то ни стало.

Я прищурился и снова глянул на часы. Секундная стрелка уже сделала два полных оборота и теперь приближалась к трехминутной отметке. Когда до неё оставалось десять секунд, я начал считать в обратном порядке - девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. На последней секунде я резко нагнулся влево и вывалился из кресла. В то же мгновение Джонни вырубил освещение. Открыв глаза, я выхватил Бетси из кобуры. Ослепленный темнотой, Гастингс поливал свинцом кресло, в котором я только что сидел. Я видел его отчетливо и, направив револьвер в его сторону, нажал на спусковой крючок. Гром сорок пятого заглушил чахоточное покашливание тридцать восьмого с надетым на него глушителем. Пуля попала Гастингсу в правый бок, и он опрокинулся на спину. Падая, он выпустил револьвер из руки, и тот с металлическим лязгом покатился по полу. В тот же миг Джонни включил свет. Вся операция заняла не более тридцати секунд.

Лежа на полу, Гастингс прижимал к халату руку, из-под которой сочилась кровь. Его лицо перекосила гримаса ужаса. Подобно многим убийцам он оказался жалким трусом в ситуации, угрожавшей его жизни. Наклонившись к нему, Джонни процедил сквозь зубы:

- Убийцы полицейских в Нью-Йорке не доживают до суда!

Я с трудом оттащил его в сторону:

- Помни о своих же словах, Джонни, - без трупов. Змея больше не укусит - мы вырвали её ядовитые зубы. Его ждет электрический стул.

Сняв трубку, я вызвал скорую.

- Пулевое ранение, - ответил я на вопрос дежурного врача.

Когда я вновь обернулся к Джонни, он сидел на краешке письменного стола и вопросительно смотрел на меня.

- Некоторые обстоятельства мне не совсем ясны, - сказал он.

- К примеру?

- Скажем, письмо, которое Уайн получил от Кэллоувея.

- Кэллоувей не писал ему. Тут Гастингс проявил незаурядную изобретательность, он даже подшил второй машинописный экземпляр так называемого письма в дела Кэллоувея. Я нашел его и, как последний кретин попался на удочку.

- И всё же это не объяснение, - настаивал Джонни.

Запомни, никто не видел этого письма и подписи, кроме Гарри Уайна и Гастингса. Уайн до этого не встречался с документами, подписанными Кэллоувеем, и поверил своему помощнику. У прокурора не было оснований в чем-либо подозревать Гастингса. У меня всё перепуталось в голове, когда я нашел это письмо в сугубо конфиденциальной папке Кэллоувея. Гастингсу было известно, где Кэллоувей хранил личные документы, поскольку он долгое время у него работал. Представить Кэллоувея главарем наркомафии в Нью-Йорке, подстроить его самоубийство, чтобы избавиться от самого непримиримого, неподкупного и опасного борца с торговлей наркотиками, который, возможно, вышел на его след, казалось ему верным, абсолютно надежным делом.

- А Китти Джексон?

- О ней мне трудно что-либо сказать, но по всей видимости, она тоже напала на след Гастингса или кого-нибудь из его головорезов, а те, в свою очередь, узнали, что она работает на полицию. Когда дело касается оптовой торговли наркотиками, бандиты не останавливаются и перед убийством фараонов, чем бы им это ни грозило.

Ее застрелили из моего револьвера, чтобы свалить вину на меня.

- И ещё один вопрос, пока не приехала скорая. Как ему удалось подстроить телефонный разговор между Уайном и Кэллоувеем? Он казался вполне естественным по форме и содержанию.

- Марту Спунер, - сказал я, - он заставил взять на себя роль мисс Эванс, а Кэллоувея сыграл Салтини. Марта в общем была неплохой женщиной, но стоило её на пару дней лишить наркотика, и она была готова на все. Надо отдать должное Гастингсу - спектакль он поставил классический.