- Более или менее, - ответил Джонни.

- Теперь всё позади, - сказал я и вдруг почувствовал, как устало звучит мой голос. - У тебя на руках не только ядовитое зелье, но и убийца собственной персоной. А я завалюсь в койку и просплю до конца недели.

- Ещё пара вопросов до того, как ты уляжешься на отдых. Сможешь подождать?

Все время, пока мы с Джонни обменивались впечатлениями, Гастингс издавал жалобные стоны, но не произносил ни слова. Зевнув, я ответил Джонни:

- Обо всем расскажу подробно через пару дней…

- Нет, Рок, мне нужна вся информация, только тогда я смогу отправиться к прокурору. Так вот, первый вопрос, который представляет для меня особый интерес: каким образом ты догадался о подделке даты в записке Кэллоувея о самоубийстве?

- На мысль о фальсификации меня навел знакомый гомик. Он знал, что Кэллоувей сочинил такую записку в пятьдесят первом году. Однажды, будучи мертвецки пьян, голубой спросил, имеет ли для меня значение эта дата, после чего отключился. Я подумал еще, что из него получился бы неплохой детектив. - Я вытряхнул из пачки сигарету и закурил. - Его слова подтвердил док в санатории, он назвал даже точную дату - седьмое февраля тысяча девятьсот пятьдесят первого года.

Вчера исполнилось ровно восемь лет с того дня, однако я не придавал этому особого значения, пока не обнаружил мертвого Кэллоувея с запиской в руке. Тогда я увидел всё так ясно, будто слово «фальшивка» было написано у него на лбу.

- Мы проверили почерк, сомнений нет, это рука Кэллоувея.

- Все верно. Гастингс хранил записку все восемь лет, рассчитывая рано или поздно воспользоваться ею в целях шантажа. Но прибегать к запугиванию ему не пришлось. Думаю, что мысль фальсифицировать самоубийство Кэллоувея возникла у него совсем недавно. К этому его вынудили форс-мажорные обстоятельства - слишком много трупов оставил он в последние дни.

Послышался громкий стон. Обернувшись, мы увидели, что Гастингс, закатив глаза, лежит без сознания. Нащупав его пульс, Джонни кивнул:

- Ничего страшного.

Меня здоровье этой падали не беспокоило ни на йоту. Я бы с радостью разрядил обойму в его брюхо и весело хохотал, глядя, как он корчится в предсмертных муках. Но его следовало сохранить для электрического стула, и моим мечтам не суждено было сбыться. Хотя, на мой взгляд, разумней было бы сэкономить на казни и судебных издержках.

Завывание полицейских сирен становилось всё громче, пока они не устроили возле дверей дома настоящий кошачий концерт. Потом все звуки разом смолкли. Минуту спустя в комнату вбежал врач, за которым следовали два санитара с носилками.

- Где раненый? - спросил док.

Я показал на Гастингса, неподвижно лежавшего на полу. Подойдя к нему, врач взял его руку.

- Раненый в безопасности, - сказал он, потом, опустившись на колени, разорвал на Гастингсе сорочку и некоторое время разглядывал отверстие, которое моя Бетси проделала между его ребрами. - Малость в сторону, и блондинчику был бы конец, - резюмировал он.

Раскрыв черный чемоданчик, док достал вату и дезинфицирующий состав и промыл рану.

Остановив с помощью марли и пластыря кровотечение, он махнул рукой санитарам, и те, погрузив Гастингса на носилки, двинулись к выходу. Следом за ними зашагал Джонни; я составил арьергард процессии. Остановившись возле своей машины, Джонни взял радиотелефон. Невероятно, но дворецкий так больше и не показался. Не иначе как спокойно проспал все события.

Я слышал, как Джонни приказал своим подчиненным в управлении обеспечить круглосуточную охрану Гастингса в больнице. Врача он предупредил, что пациент будет прикован к постели наручниками.

- Подбрось меня до дома, Джонни, - попросил я, сладко позевывая. - Или я стану твоим очередным трупом.

Он с опаской взглянул на меня, и я уселся в машину рядом с ним.