Чувствуете систему? Все четыре здания были построены из одного и того же кирпича, в одно и то же время и, по-видимому, одним и тем же архитектором. Они казались ближайшими родственниками. Я вырос в этих краях: в детстве брал в библиотеке книжки Клайва Льюиса и Мадлен Ленгл, в восемнадцать лет пытался опротестовать в окружном суде штраф за превышение скорости, а в самом большом из заведений провел школьные годы вместе с шестью сотнями таких же подростков.
Я обогнул здания, описав полукруг, а затем свернул направо. Вот и баскетбольное поле с ржавыми кольцами на щитах. Слева были теннисные корты. В школе я играл в теннис, и неплохо, но мне не хватало спортивного духа. Проигрывать я, конечно, не любил, но и выиграть не слишком старался.
– Уилл!
Я повернулся и похолодел. Одежда была не та – джинсы в обтяжку, туфли на платформе в стиле семидесятых и короткая тесная блузка, открывавшая плоский живот с проколотым пупком. Но лицо и волосы… На мгновение я отвел глаза. Джули Миллер…
– Я знаю, – кивнула Кэти. – Как будто встретил привидение, да?
Я посмотрел на нее.
– Ты прямо как мой отец, – сказала она, засунув миниатюрные ручки в карманы тесных джинсов. – Он до сих пор не может смотреть на меня без слез.
Я не знал, что ответить. Кэти подошла ближе. Перед нами было здание школы.
– Ты тоже училась здесь?
– Окончила месяц назад.
– Ну и как?
Она пожала плечами:
– Рада, что все это позади.
В солнечном свете здание школы казалось каким-то холодным и напоминало тюрьму. Школа есть школа… Меня там любили. Я был вице-президентом совета учеников и капитаном теннисной команды. Со мной учились мои друзья. Но как я ни старался вспомнить что-нибудь приятное, ничего не получалось. Все портило постоянное ощущение какой-то незащищенности. Школьные годы – это непрерывная борьба. Постоянно нужно выживать, самоутверждаться, что-то преодолевать. В школе я не был счастлив. Думаю, так оно и должно быть.
– Прими мои соболезнования, – сказала Кэти.
– Спасибо.
Она достала из заднего кармана пачку сигарет и предложила мне. Я отрицательно покачал головой и, наблюдая, как она закуривает, с трудом подавил желание прочитать воспитательную лекцию. Кэти смотрела по сторонам, избегая встречаться со мной взглядом.
– Ты знаешь, я ведь родилась случайно. Поздний ребенок… Джули была уже в старших классах. Родителям сказали, что они больше не смогут иметь детей. А потом… – Она пожала плечами. – Меня никто не ждал.
– Не похоже, чтобы кто-нибудь из нас был так уж тщательно спланирован, – улыбнулся я.
Она засмеялась, и я невольно сжался. Это был смех Джули – точно такой же, постепенно затихающий.
– Извини моего отца, – сказала Кэти. – Он просто испугался, когда увидел тебя.
– Мне не стоило туда идти.
Она глубоко затянулась – слишком глубоко – и искоса посмотрела на меня.
– А почему ты приходил?
– Не знаю, – подумав, ответил я.
– Я тебя видела. Увидела, как только ты свернул за угол. Так странно. Я еще маленькой часто смотрела, как ты идешь к нам. Из своей спальни. Я ведь сплю там же; получается, будто вернулось прошлое. Странно…
Я посмотрел направо. Сейчас улица была пуста. Но в прежние годы там обычно стояли машины и родители ждали детей, чтобы забрать их из школы. И я хорошо помню, как мама приезжала за мной в своем старом красном «фольксвагене». Она ждала, читая журнал, потом звенел звонок, и я бежал к ней. Когда она поднимала голову, почувствовав, что я близко, на ее губах расцветала улыбка. |