— Ты чего?

Отвернулась, не начинала молитвы, пока не услышала, как Рябошапка стал на колени.

Молилась долго, истомила проводника, потом мотнула головой на его сверток:

— Чего там?

— Сальцо, — с готовностью отозвался тот. — Сальцо, матушка.

— Грех, мерзость, — быстро произнесла Раиса. — Выбрось.

Рябошапка придавил сверток волосатой своей пятерней, точно боялся, что Раиса бросится отнимать.

— Да ты что, матушка? В этаких-то лесах на луковом рационе ног не потянешь…

— Отойди в сторону.

Отойти в сторону Рябошапка не возражал.

Они пообедали, зашагали дальше, и, чем дальше шли, тем глубже попадались овражки, тем больше громоздилось бурелома, тем чаще Рябошапка пускал в ход свой топорик.

— Ну, а теперь господи благослови, — нараспев сказал он, раздвинул кусты ольшаника, и перед ними открылась кочкастая лужайка, поросшая коричневатой зеленью. — Теперь, матушка, на бога надейся, а сам не плошай, — насмешливо предупредил проводник.

Он осторожно ступил на зыбкую почву.

Медленно переходили трясину, земля прогибалась, хлюпала под ногами вода.

Вновь углубились в лес. Пошла такая чащоба, что сам Рябошапка то и дело останавливался и чесал затылок.

Овражки попадались все чаще. Перешли ручей, поднялись в гору, шли какое-то время по седловине, поросшей молодым березняком, и вновь углубились в чащобу.

На крутом склоне Рябошапка остановился:

— Пришли.

Таня не видела ничего, кроме поросшего лесом косогора.

Задорно поблескивая глазами, Рябошапка обернулся к Раисе:

— Ну как, матушка, одобряешь?

Должно быть, старуха умела видеть лучше Тани, потому что впервые улыбнулась проводнику.

Тут и Таня увидела: два приземистых, скособоченных продолговатых строения с крышами, покрытыми пластами свежего дерна.

В одном из жилищ приоткрылась дверь, показалась чья-то голова и тут же скрылась…

Ждут их или не ждут?

Уверенными шагами Раиса спустилась к постройкам и скрылась. Таня осталась с Рябошапкой.

И вдруг все ожило. Показались инокини и послушницы, вышли иноки. Все двигались, как на сцене, медлительно, плавно, даже торжественно.

Затем появилась Раиса, чуть посторонилась дверей и поклонилась…

Таня увидела Елпидифора. Сердце ее защемило при воспоминании о Москве, о темной конурке на Шаболовке, перед глазами мелькнул розовый огонек лампадки, и желание ощутить на своей голове руку старейшего вновь овладело ею. Таня склонилась до земли и не столько увидела, сколько почувствовала, что Елпидифор благословляет ее…

Так началась ее жизнь в келье, возглавляемой самим преимущим, начались занятия в духовной школе юных христианок, призванных к подвигу во славу господа бога.

Километрах в двадцати от заимки лесника Душкина, отделенная со стороны Тавды недоступным болотом, огражденная непроходимой тайгой, на склоне безыменной лесистой горки обосновалась новая келья истинно православных христиан.

Жилища возведены руками Душкина, Рябошапки и других приверженцев секты. Одно для мужчин, другое для женщин. Леса вокруг достаточно. Сколотили дома, пристроили сараюшки, обсыпали крыши и стены землей, поверх обложили пластами нарезанного дерна, издали и не подумаешь, что здесь человеческое обиталище.

В этом-то глухом месте и разместилась духовная школа, и тут же вскорости должен состояться собор истинно православных христиан.

Уже ранней весной стали прибывать сюда инокини с послушницами, позже приехали Елпидифор и Елисей, а следом за ними и другие иноки.

Неподалеку в низине соорудили даже коровник, и по поручению Елисея Душкин купил в Тавде корову, — по причине преклонного возраста старейшего подкармливали молоком.