Из головы не шел неприятный сон, который она только что видела. Ей снилось, что у нее во рту крошатся зубы. Она вытаскивала их один за другим, по кусочкам. Выламывала из сведенных судорогой челюстей. Все руки были в крови, соленая жидкость наполняла рот, стекала по пальцам, ручьем сочилась по подбородку. Потом картинка внезапно изменилась. Рядом с Марусей оказалась мама. Но их словно разделяло толстое глухое стекло. Мать что-то говорила, даже кричала, нервно размахивала руками, тыкала куда-то пальцем. Маруся силилась расслышать мамины слова, но никак не могла понять, чего от нее хотят. Мама раздражалась, сердилась, хмурилась, она была расстроена тем, что до Маруси не доходит смысл ее слов и жестов. Неожиданно за маминой спиной возникла Алиска. Дочь, наоборот, ничего не говорила Марусе. Молчала и смотрела. Укоризненно, грустно и почему-то с жалостью.

Обычно сны стирались из Марусиной памяти сразу же, стоило ей открыть глаза. Однако недавние видения, четкие и ярко прорисованные, и не думали таять и пропадать. Они были настолько реальны, что Маруся машинально пощупала языком зубы: проверила, все ли на месте. На самом деле она никогда не придавала сновидениям большого значения. Не пыталась толковать их в духе Фрейда, не прогнозировала по ним будущего, не читала сонников. Был, правда, в ее жизни один случай, который можно считать исключением из этого правила.

Марусина бабушка, мамина мама, увидела во сне, что ей предстоит умереть. Евдокии Васильевне к тому моменту исполнилось восемьдесят девять, но она была на удивление крепкой и бодрой. Без устали возилась по хозяйству, окучивала картошку в огороде, ухаживала за своими любимыми пионами и флоксами.

Уникальная, кстати, была женщина. Неординарная. Решительная, хлесткая, справедливая. Дочь, Ольга Петровна, сама нравная и с характером, но, по ее собственным словам, против матери не тянула. Евдокия Васильевна говорила тихо, но так, что все ее слышали и слушали. Одним-единственным словом могла припечатать – самые голосистые умолкали. Никогда в жизни ничем не болела, кроме тифа – после революции. Не выпила ни одной таблетки, ни разу не была в поликлинике.

Мужчины по ней в молодости с ума сходили: она и в восемьдесят с лишним оставалась красавицей. Но как овдовела в тридцать лет, так больше замуж и не выходила, потому что «муж у честной женщины может быть только один», и точка. Королевская осанка, отличная память, светлый ум, великолепное для почтенных лет зрение: очки надевала, только чтобы почитать. Читала, кстати, весьма избирательно: Библию, Евангелие, Жития святых и Есенина. Больше из «мирских» не признавала никого. А Есенина считала «ясным», божьим человеком и повесила его портрет возле кровати.

За три дня до смерти бабушка вышла к завтраку позже обычного. Она всегда вставала самая первая, в пять утра, но в тот раз восьмилетняя Маруся уже сидела за столом и завтракала перед школой. Рядом сидели Маша, Миша и Мотя, мама жарила что-то на большой чугунной сковородке. Маруся не помнила подробностей, в память запало лишь то, как бабушка появилась в дверях и буднично произнесла: «Оля, сегодня надо будет смертное мое из шкафа достать. Посмотреть, все ли на месте, чтоб попусту не суетиться. Уйду я к пятнице-то». Мама как стояла, так и рухнула на стул возле плиты, и лицо у нее стало белое, как мука для пасхальных пирогов.

Позже бабушка рассказала, что видела сон. Будто бы за ней пришла ее собственная мать, закутала в шаль, как маленькую, взяла за руку и повела за собой. Сказала, что теперь они вместе станут жить в другом доме. Там ее и Коля давно ждет, муж. Как Евдокия Васильевна предсказала, так и вышло: умерла она тихо, легко, и в пятницу ее тело лежало в гробу в большой комнате.