Изменить размер шрифта - +
Как только она собиралась съесть что-то, появлялась невыносимая вонь, и у нее не получалось впихнуть в себя ни кусочка. Готовила исключительно для Леши. Он, погруженный в свои мысли, ел с неизменным аппетитом, не замечая, что жена каждый раз сидит за столом с нетронутой тарелкой. Ел, вставал, благодарил Марусю, выходил из кухни. А она опрокидывала свою порцию в помойное ведро и мыла посуду.

Так было и в этот раз. Маруся вышла из кухни и направилась в Алискину комнату. Дочь почти не успела обжить ее, пропитать собой, и все же это было место, где она бывала чаще всего. Марусе казалось, что отсюда ближе всего до той точки, где ее девочка находится сейчас. В этой комнате резче ощущались и боль от потери, и незримое присутствие Алисы. Марусю частенько тянуло сюда. Она заходила, садилась на дочкину кровать, поглаживала покрывало, касалась книг, одежды, украшений. Карлик, конечно, был где-то поблизости.

Маруся села на кровать и принялась перебирать вещи в Алискиной сумке, с которой девочка так и не сходила в новую школу. Рука нащупала толстую книжку в кожаном переплете, и Маруся вытащила на свет ежедневник. Машинально раскрыла, принялась листать. Хотя точно знала, что блокнот не может поведать ей ни об одном дне жизни дочери. Алиса не сделала ни одной записи. Нетронутые странички перелистывались с сухим печальным шорохом. Ежедневник был пуст, сух и скрипуч, как песок у реки.

Неожиданно блокнот едва заметно дернулся в Марусиных руках. И, прежде чем она успела что-либо сообразить, глянцевые страницы принялись перелистываться сами по себе, все быстрее и быстрее, пока наконец ежедневник не раскрылся точно посередине. На развороте, прямо на глазах у изумленной, перепуганной Маруси, стали проступать слова. Почерк был Алискин.

«Привет, мамуля! – писала ее покойная дочь. – Наверное, винишь себя в моей смерти? И правильно делаешь. Ты, только ты одна во всем виновата! Всегда меня бросала. Отшвыривала, как котенка. Сначала в деревне – оставила и отправилась в город развлекаться. Потом здесь. Притащила меня сюда, чтобы убить. Я тебе была не нужна, только мешала, я знаю. Ты меня никогда не любила так, как любишь своего драгоценного Лешеньку. А он же просто пользуется тобой, как домработницей. Попользуется и выбросит, как рваную тряпку. У него уже есть кем тебя заменить! И все же ты выбрала его, а до меня тебе не было дела. Знаешь, как я умирала? Я тебе расскажу. Приходи – и узнаешь. Я давно жду тебя. Хотя бы раз в жизни поступи, как хорошая мать, не оставляй меня здесь одну! Все просто, тебе надо только пойти за мной. Я тебя жду. Я тебя жду. Я тебя жду!»

Эти три слова упорно раз за разом появлялись и появлялись на странице. Невидимая рука не уставала прилежно выписывать их. «Я тебя жду». Маруся застонала и со слабым криком отбросила ежедневник на пол. По лицу ее текли слезы, нос заложило, в голове шумело. Она обхватила себя руками, закусила губу и завыла, как дворняга на луну. Потом медленно подняла голову, словно кто-то схватил ее за подбородок и заставил взглянуть наверх. Люстры на потолке не было. Вместо нее с крюка толстой змеей свисала веревка. На конце ее была завязана петля. А прямо под петлей стоял заботливо подставленный стул. «Я тебя жду».

Маруся завопила в голос и бросилась вон из комнаты.

 

Глава 12

 

В среду после обеда Алексей решил заняться электропроводкой во дворе. Прошлым вечером он обратил внимание, что некоторые фонари не горят, а остальные постоянно моргают и то и дело попеременно гаснут. Нужно было сходить в кладовую за инструментами. Алексей взял с полки ключи от гостевого дома и оглянулся, посмотрел на жену. Маруся осталась сидеть за столом. Она словно прислушивалась к чему-то, о чем-то напряженно размышляла, и лицо ее было сосредоточенным и хмурым. Алексей заметил, что Маруся, и без того всегда худенькая и хрупкая, стала почти прозрачной. Под глазами пролегли тени, губы истончились.

Быстрый переход