Леша тоже так думал. Ему часто казалось, что в бабушкино тело пробралось мрачное, злобное существо, и никогда, ни за что не оставался с ней наедине. Тот единственный раз, когда ему пришлось некоторое время пробыть с Марией Сергеевной в квартире одному, навсегда врезался в память. Это произошло примерно за четыре месяца до ее смерти. Она еще могла с чьей-то помощью подниматься и с трудом ковылять по комнате, из которой теперь никогда не выходила. Тетя Зина волочила ее от кровати к окну, от окна к двери, чтобы немного размять дряблые мышцы. Леша слышал, как они «гуляли»: сначала кряхтение и постанывание, потом шаркающие, волочащиеся короткие шаги. Сопение, глухое бормотание. Голос тети Зины, приговаривающий: «Вот умница, еще шажочек! И еще! Нельзя лениться, Марь Сергевна, надо больше двигаться!»

В тот день бессменная тетя Зина, которая раньше никогда не болела, слегла с высокой температурой. Уже на другой день от недуга не осталось и следа, и Леша (хотя никогда никому об этом не говорил!) потихоньку думал, что бабушка каким-то образом нарочно подстроила, чтобы они остались вдвоем. Мама с папой должны были вернуться примерно в семь вечера. Леше предстояло провести с бабушкой целых пять часов. Мама пару раз звонила узнать, как дела, и встревоженным голосом давала инструкции: сиди в своей комнате, занимайся, на бабушку внимания не обращай, она, скорее всего, спит, мы с отцом скоро придем.

Леша вел себя как пай-мальчик. Открыл дверь своим ключом, без проблем справившись с замком, который иногда слегка заедал. Вымыл руки, переоделся в домашнее, съел оставленный мамой обед и сел за уроки. Пока в квартире было светло, он даже забывал, что через коридор от него – комната, в которой заперта бабушка. Ближе к шести вечера стемнело, и он зажег свет. Уроки были давно сделаны, по телевизору ничего интересного не показывали, и он улегся на диван с книжкой.

Спустя некоторое время послышались знакомое натужное кряхтение и скрип пружин. Леша отложил книгу и прислушался. Похоже, бабушка ворочалась в постели. Ничего страшного. Он попробовал снова сосредоточиться на сюжете, но получалось плохо. Звуки из бабушкиной комнаты не прекращались. Они становились громче, настойчивее, и скоро уже не осталось сомнений, что бабушка пытается встать с кровати. «Она не сумеет!» – успокаивал себя Леша. Стараясь двигаться бесшумно, он поднялся с дивана и теперь стоял возле двери, прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате.

Вопреки его надеждам, бабушка сумела. Через некоторое время кряхтение и скрип сменились шарканьем. Леша похолодел: шаги приближались. Он прекрасно знал, что бабушка не сможет выбраться наружу («Добраться до меня!»). Ее дверь запиралась на ключ, а ключи были у родителей и тети Зины.

Мария Сергеевна принялась стучаться. «Делай вид, что ничего не слышишь!» – приказал себе мальчик. Но бабушка, которая в последнее время ослабела настолько, что не могла без посторонней помощи спустить ноги с кровати, дергала дверь своей комнаты со страшной (нечеловеческой) силой. Леша испугался, как бы она не вырвала ее из косяка. «Если выберется, она убьет меня! Съест! Она же всегда хочет есть!» – едва не рыдая от ужаса, думал он. Когда позже, икая и захлебываясь плачем, Леша рассказывал об этом ошеломленным папе и маме, они не могли ему поверить. Вернувшись с работы, отец открыл бабушкину дверь и обнаружил мать лежащей возле кровати. Родители отказывались понимать, как Мария Сергеевна могла подойти к двери, колотить в нее и требовать открыть.

Решили, что их чересчур впечатлительный ребенок просто переволновался и поэтому преувеличивает. Но Леша не преувеличивал. Это была правда. Устав от бесплодных попыток вырваться, бабушка принялась звать его по имени. Почти год она не вспоминала о Лешином существовании, позабыв, что у нее есть внук. И вдруг он услышал, как баба Маша, совсем как раньше, произносит его имя.