Палатка Туризина была сделана из голубого шелка, но размерами она не отличалась от тех, в которых спали видессианские солдаты. Во время похода Севастократор не заботился о роскоши. Лишь двое телохранителей‑халога, стоявших у входа, были символами его высокого положения. Они замерли при приближении своего повелителя.

– Ваше Высочество, – сказал один из них, – госпожа Комитта спрашивала о вас в течение последних…

Комитта Рангаве высунулась из палатки, чтобы узнать, что происходит. Ее густые черные волосы были отброшены за спину, открывая очень красивое белое лицо. Она посмотрела на присутствующих, как разъяренная кошка, и ее вопрос, брошенный Туризину, только усилил это впечатление:

– Где ты шлялся, паршивая пивная кружка? – завизжала она. – Судя по твоей морде, опять пьянствовал с горцами и пастухами? С кем ты возился – с их бабами или с их козами? Я благородного рода! Как ты смеешь подвергать меня таким унижениям, ты!.. – Она выругалась с той же легкостью, как и при игре в кости с намдалени.

– Во имя Солнца Фоса, – пробормотал Туризин, отступая под градом ругательств. – Только этого мне и не хватало! Хотя она права… Впрочем, у меня без нее голова на куски раскалывается.

Двое стражей стояли неподвижно в полной невозмутимости, их лица выражали полную отрешенность. Попытки римлянина подражать им в этом были не столь успешны; но, с другой стороны, подумал Марк, бедные охранники имели достаточно времени, чтобы попрактиковаться в этом искусстве.

Меж тем Севастократор пришел в себя и ответил на яростную атаку своей любовницы.

– Не выводы меня из себя, шлюха! – заревел он, как разъяренный бык, перекрывая своим баритоном сопрано подруги. – Оставь меня в покое, или я огрею твою благородную спину плетью!

Комитта еще несколько секунд выкрикивала оскорбления, но когда Туризин Гаврас сделал шаг вперед с явным намерением исполнить свою угрозу, она повернулась и юркнула в палатку. Через несколько мгновений она вышла наружу, горделивая, как кошка, и прошла мимо Туризина с каменным лицом.

– Я пошла к моим двоюродным сестрам, – сообщила она ледяным тоном.

– Хорошо, – ответил тот вежливо.

Марку показалось, что его гнев был напускным. Гаврас внезапно вспомнил о том, что римлянин все еще стоит рядом.

– Истинная любовь – чудесная вещь, не так ли? – заметил он с кислой усмешкой и спустя мгновение добавил: – Если ты молишься Фосу, чужеземец, помолись ему, чтобы он оградил тебя от истеричных женщин. С ними хорошо проводить время, но они утомляют… О боже, как утомляют! – Голос Туризина звучал устало, но он взял себя в руки и обратился к одному из телохранителей: – Льот, позови сюда моего брата, хорошо? У нас есть несколько вопросов к этому парню. – Он ткнул пальцем в римлянина.

Льот побежал за Императором. Туризин откинул край палатки и пригласил Марка войти.

– Если не трон Автократора, то, может быть, ложе Севастократора будет приятно Вашему Высочеству, – сказал он, возвращаясь к ироническому тону, которым начал разговор.

Входя в палатку, Скаурус наклонил голову. Воздух хранил сладковатый запах духов Комитты. Он сел на толстую, покрытую шелком подстилку в ожидании, когда Севастократор начнет разговор. Странное настроение Туризина, его полуугрозы и язвительные комплименты трибуна держали в напряжении. Он снова попал в гущу событий, никто не удосужился познакомить его с правилами игры, нарушение которых каралось весьма жестоко.

Посыльный вернулся минуты через три.

– Его Величество повелел мне передать вам, что задерживается, – доложил халога.