Разве мог он сказать Джимбо: «Я был облачен в ее тело, будто во вторую кожу».

«Реально?» — спросил тот.

«Реальней не бывает, — ответила она. — Настоль­ко, насколько я в силах сделать это».

Время, сбросив свой древний-древний нрав, яви­ло им свое истинное лицо. Один час стремительно обернулся тягуче-ленивым месяцем. Они перестали замечать время — его просто не было.

«Теперь ступай и подумай, — сказала она. — По­кидаешь ли ты свой мир со мной или выберешь путь попроще? Поскольку всем и каждому в твоем мире приходит собственный срок покинуть его».

И еще она сказала: «Торопись, торопись, солнце клонится к закату, Черный человек идет. Однако ты можешь уйти со мной».

Марк встретился со своим единственным другом и понял, что их встреча была последней. Летним ве­чером он отправился в парк и сел на знакомую ска­мью. Первое дыхание ночной прохлады коснулось его щеки. Ветерок шепнул: «Торопись, торопись...» Вскоре он поднялся и пошел.

ГЛАВА 23

— По-видимому, он хочет с тобой по­общаться, — сказал Филип. — И ты в курсе, я же те­бе говорил.

Филип свернул на парковку в квартале от управ­ления полиции, где примерно девятнадцать часов назад Рональда Ллойд-Джонса сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, отобрали личные вещи и ценности и предъявили официальное обвинение в убийстве нескольких человек Присутствовавших при этом офицеров полиции озадачило то, что он принял свое унижение с долей хорошего юмора. Он отказался сделать заявление до прибытия своего адвока­та, но — вы представляете, его адвокат в настоящий момент на отдыхе, играет в гольф на Сен-Круа и вер­нется не ранее чем через два-три дня. В силу таких обстоятельств Ллойд-Джонс потребовал себе одиноч­ную камеру, регулярное питание и право пользова­ния блокнотом формата 33х40,6 см и письменны­ми принадлежностями, которые позволят ему, как он высказался, «начать подготовку своей защиты». О, кстати, — а не имеют ли отношения к его аресту два джентльмена, что подъезжали сегодня днем к его дому и спрашивали, как проехать на Лоблолли-роуд? Первые шесть полицейских, которые с ним работа­ли, ничего об этом не знали и, испытывая отвращение к своему громадному улыбчивому пленнику, ничего бы не сказали, даже если бы знали ответ на вопрос. Седьмым офицером, которого Ллойд-Джонс увидел в этот хлопотливый день, был сержант Франц Пол­хаус. Полхаус сообщил Ллойд-Джонсу, что тот не дол­жен задавать подобных вопросов.

— Скажите, — поинтересовался Ллойд-Джонс, — раз уж вы считаете, что у вас есть веские основания для моего ареста, вы действовали на основании опо­знания по словесному портрету?

Сержант Полхаус признал, что фоторобот сыграл определенную роль в событиях сегодняшнего дня.

— А вашим свидетелем, со слов которого соста­вили мой портрет, не была ли та пожилая дама, что подходила ко мне в парке Шермана в тот момент, когда я был вовлечен в абсолютно невинную беседу?

— Все может быть, сэр.

— Я воспринимаю ваш ответ как утвердитель­ный. А мужчина, который сегодня подходил к две­ри моего дома, проверял сходство моей внешности с фотороботом, составленным со слов той пожилой дамы?

— Этого я не могу вам сказать, сэр.

— С тем мужчиной был еще один человек. Если не ошибаюсь, джентльмен, сопровождавший его, это Томас Пасмор.

— Вы не ошиблись, — сказал сержант.

— Я чрезвычайно  польщен.

В таком духе и продолжалось весь остаток вече­ра. Просьба Рональда Ллойд-Джонса была удовлет­ворена: он получил одиночную камеру, ужин (есть он отказался) и письменные принадлежности.