Спавшая в другом конце палатки Зарянка сонно приподняла голову и спросила:

— Что случилось? У нее уже начались схватки?

— Что же еще могло случиться? — рявкнул на нее Остролап.

Он зашел в детскую проведать Белогривку, когда у той вдруг начались боли. К счастью, Синегривка тоже была тут.

Зарянка тяжело поднялась на лапы.

— Сейчас приведу, — сказала она и, пыхтя от натуги, протиснулась между ветками ежевики.

Ей осталось терпеть еще полмесяца, а пока эта некогда стройная и энергичная кошка была похожа на пузатую барсучиху и еле-еле передвигала лапы.

Остролап нервно переминался рядом с подстилкой, на которой корчилась от боли его подруга. Синегривка ласково лизнула Белогривку между ушами.

— Все скоро закончится. Потерпи немножко, — прошептала она.

Она старалась не думать о тяжелых родах Пестролапой. И о смерти обеих ее дочек, которые не прожили и месяца.

«Почему судьба так жестока к бедной кошке? Пестролапая только что потеряла друга, который бросил ее и ушел жить к Двуногим, и вот теперь еще этот ужасный удар… Хорошо, что хотя бы Когтишка жив и здоров!»

Синегривка повернула голову, чтобы взглянуть на котенка. Он как раз выбрался из гнездышка Пестролапой и с любопытством вытягивал шею, чтобы узнать, что происходит.

Пестролапая решительно потянула его к себе за короткий хвостик.

— Ты непоседливый, как белка, — ласково проворчала она. — Сходи лучше погуляй. Вдруг встретишь Львинолапа?

— Ладно, — согласился Когтишка, бросаясь к выходу.

Здесь он едва не столкнулся с входившим Пышноусом.

— Поберегись! Иду напролом! — завопил Когтишка, ныряя прямо под живот целителю.

— Я смотрю, ему с каждым днем все больше нравится командовать! — заметил Пышноус, бросая охапку трав возле подстилки Белогривки. — Я понимаю, что он у нас пока единственный котенок в племени, но все-таки мы страшно его избаловали! Нужно с этим заканчивать. Он уже сейчас ведет себя, как маленький предводитель.

— Ничего, теперь, когда в лагере появятся котята Белогривки, нашим воинам будет кого баловать! — взмахнула хвостом Синегривка.

— Как ты себя чувствуешь, маленькая? — ласково спросил Пышноус, наклоняясь над Белогривкой.

— Пить хочу, — простонала та. — Дайте мне хотя бы влажного мха, губы смочить.

— Конечно, — кивнул Пышноус и обернулся к Остролапу. — Ты не принесешь мха?

Остролап перестал терзать когтями папоротник на подстилке Белогривки и с тревогой поднял глаза.

— Ты сможешь немного побыть без меня? — хрипло спросил он подругу. — С тобой ничего не случится? — в его всегда властном голосе теперь звучала робкая мольба.

— Не волнуйся, мы о ней позаботимся, — заверил его Пышноус.

Когда Остролап ушел, Белогривка устало вздохнула и прошептала:

— Спасибо, что отослал его до того, как он изорвал мою подстилку в клочья.

Синегривка пошевелила усами. Похоже, ее сестра все-таки не утратила чувства юмора. Что ж, это был хороший знак. Но тут Белогривка хрипло застонала и так вытаращила глаза, что показались белки.

Пышноус положил лапу на ее живот и слегка нажал.

— Больно?

Белогривка кивнула, затаив дыхание.

— Нет-нет, ты должна дышать. И как можно глубже, — сказал Пышноус.

Синегривка зажмурилась, не в силах выносить страданий сестры.

— Почему ты не дашь ей маковых семян, чтобы облегчить боль? — вскрикнула она.