— У подозреваемого с этим большие проблемы. Он, так сказать, озабоченный, у него дома склады с порнухой… вот только ни одна из жертв не была изнасилована вообще. Непонятки с этим…

— О как, — раздалось чирканье спички, затяг сигаретой, и Салтыков что-то сказал, но из-за громогласного объявления о том, что на первый путь прибывает пригородный поезд, я не услышал, что именно. — Вот тут надо подумать, — расслышал я. — А скажите, он прикасается к жертвам в перчатках или без?

— Не могу сказать точно. Это важно?

— Надо понять, брезгует он вообще прикасаться к людям или нет. Может быть, это важно для понимания его извращённой логики. Но вообще я желаю вам его найти поскорее, ведь маньяка лучше изучать, когда он под стражей. Эх, жаль только, что им пускают пулю в голову вместо того, чтобы отдать на изучение, сколько бы это спасло жизней. Я бы столько трудов написал…

— Вот только есть риск, профессор, что в таких ситуациях, как у нас, это может ещё немало жизней погубить.

— И это тоже правда, — он вздохнул. — Се ля ви, как говорится. Как эту жизнь ни повернуть — везде одна задница, простите за мой французский. Если у вас будут какие-то улики, которыми вы сочтёте нужным поделиться, пришлите мне их на электронную почту, я обязательно посмотрю и дам консультацию.

— На электронку? — хмыкнул я. — У нас в городе нигде нет интернета.

— Тогда по факсу. И… — профессор снова вздохнул. — Ну, знаете, я не очень люблю работать с милицией, потому что не одобряю ваши эти, во многом, грубые подходы, но вот лично вы мне кажетесь человеком умным и приверженным делу… так что звоните с этим вопросом в любое время, постараюсь помочь.

— Благодарю, профессор. С праздником!

— Эх, какой теперь праздник, молодой человек? Всего доброго, — он вздохнул в последний раз и отключился.

Я повесил трубку. Люди в зале куда-то двигались, повсюду слонялись пьяные, шныряли цыгане, какие-то мутные типы. Жизнь текла в своём темпе, а вокзалы 90-х — это вообще отдельный мир, живущий по своим правилам.

Ладно, думаю, с этим профессором дело иметь можно, буду звонить. Дядька дело говорит.

Задачи пока понятные — найти самого Кащеева, а после продолжать расследование. Схожу в морг, проверим все последние трупы, есть там у них следы удавки или нет. Ручка такого точно не пропустит, но он, паразит такой, пьёт, а вот Ваньке опыта не хватает в таких делах…

Пройдя ещё пару шагов, я остановился. На колонне у билетной кассы висела карта города с маршрутами автобусов. Она устаревшая, ведь автобусное депо закрыто и не работало, да и многие предприятия, обозначенные здесь, тоже разорились.

Но интересные моменты были. Мы же в моей первой жизни, когда искали Кащеева, определили несколько потенциальных мест его обитания, ещё не зная, кто он такой. Когда его взяли, некоторые эти места отмели, но выяснили, что некоторые он всё-таки посещал часто, мы потом находили там улики его пребывания, потому что этот озабоченный следы своей жизнедеятельности оставлял часто и охотно, повсюду, где ночевал.

Рыли мы там, пытаясь найти новые трупы, но ничего не нашли. Но несколько мест я запомнил. Дача его родителей вряд ли подойдёт, туда отправят людей в первую очередь, и он это понимает, а если нет — то нам же проще, возьмём сразу.

Квартира умершей бабки — тоже нет, его там будут ждать, а вот это место… Я снова глянул на карту. Старый детский сад, ныне закрытый, с пустыми глазницами окон, где обитают бомжи и часто ширяются наркоманы. Когда-то, до перестройки, он работал, туда и ходил маленький Кащеев со своим старшим братом, пока тот не погиб. Мальчишка страдал эпилепсией, и во время приступа никто не смог ему помочь, а сам Кащеев это видел, впитал…

Когда составляли психологический портрет Кащеева, это было основной гипотезой, почему он свихнулся, мол, видел в детстве смерть брата и все такое.