После окончания неприятной процедуры, помня о необходимости оповещения о не счастье родственников, зашел в регистратуру и с лечебной карточки списал номер домашнего телефона.

Вернувшись в кабинет, Гусев первым делом надежно спрятал сумку с драгоценным содержимым в сейф и уж затем набрал нужный номер. К телефону подошел сын умершей, и Гусев, затрудняясь впрямую говорить о смерти близкого человека, с осторожностью сообщил, что его по долгу службы вызвали в поликлинику, где женщине стало плохо. Но эта предосторожность оказалась излишней. Голос на том конце провода был деловит и спокоен: «Если она умерла, скажите прямо, я должен знать, как обстоят мои дела. И не бойтесь, мы с женой давно знаем приговор врачей её состоянию и уже свыклись с мыслью о скором летальном исходе».

Гусева неприятно поразило будничное спокойствие абонента. А тот, выдержав необходимую для приличия паузу, сразу перешел к деловой части переговоров.

— Где она сейчас находится?

— Пока в поликлинике. Но уже вызвали карету, чтобы забрать тело. Но если вы поспешите, то застанете её ещё там.

— А украшения и деньги при ней? Ведь эти эскулапы и перевозчики все украсть могут, — заволновался наследник.

— Да не волнуйтесь, все ценности, бывшие при ней, находятся у меня в сейфе.

— Я сейчас же буду у вас, в каком вы находитесь кабинете? — голос звучал торопливо и неподдельно встревожено.

И хотя Гусеву хотелось побыстрее отделаться от ответственного хранения столь дорогостоящих украшений, он испытывал неловкость от нескрываемой поспешности своего собеседника.

Ждать пришлось недолго. В кабинет, чуть запыхавшись, вошел молодой человек и молча протянул предусмотрительно захваченный с собой паспорт. Для проформы Гусев полистал документ. «Почти мой ровесник», — подумалось ему и он ещё раз испытующе взглянул на посетителя, выглядевшего моложе своих 25 лет. Пауза затягивалась, и Гусев, так и не найдя ни к чему не обязывающих в таких случаях слов соболезнования, вытащил из сейфа сумочку и передал наследнику. Пока тот дважды пересчитывал деньги и тщательно проверял, не нанесен ли ущерб дорогим украшениям, внимательно их осматривая, Гусев чувствовал себя подозреваемым в попытке совершения бесчестной махинации. Наконец, неприятная процедура была закончена, и он с облегчением положил в сейф написанную каллиграфическим почерком расписку законного владельца. Процедура заняла не более десяти минут.

— Вы ещё можете успеть застать её в поликлинике. — Гусев умышленно избежал слова «труп». Но его деликатность была излишней.

— А зачем? — Наследник равнодушно пожал плечами, — Они же сообщат, куда её увезут. У меня и так мало времени: похороны, знаете ли, очень хлопотное дело.

Гусев сдержался и промолчал. Дверь за посетителем захлопнулась с глухим стуком.

Особенно предаваться размышлениям Гусеву не дали: как обычно во время дневного дежурства сигналы о мелких происшествиях поступали почти беспрерывно, и он не успел даже пообедать. Было уже почти семь часов вечера, когда он, на конец, освободился. Выйдя на улицу, решительно повернул к расположенному на соседней улице мебельному магазину. Там всегда было много грузовых машин, и можно было легко договориться о перевозке старого комода.

Лезвие бритвы

В первые минуты знакомства я не обратил на неё внимания. Мне было не до развлечений. Стремительная езда по городу, нервные поиски «хвоста», бешеная гонка на ухабах проселочной дороги, ведущей к этой глухой деревеньке, — все подтверждало серьезность опасений «ментов» за мою жизнь. Очень уж им хочется засадить «Копченого»! А не будет, меня — не состоится и показательный суд. «Копченый» сам виноват: поставил меня в безвыходное положение, потребовав сразу двести миллионов.