Дымарский приехал через два часа, когда она уже охрипла: раньше не мог, пробки, город стоял.

— Ну, я где-то в это время и ждал, — сказал он Вите, когда она спала после укола. — Кстати, она вас так и не звала по имени?

— Никогда. Только Чернышом. Я все удивлялся, откуда эта кличка.

— Надо было мне вас предупредить, — сказал Дымарский. — А впрочем, это все равно кончалось. Очень быстро пошло.

— Все-таки я не представляю, — после паузы признался Витя. — Не могла же она в самом деле…

— Запросто могла, — убежденно ответил Дымарский. Я же говорил… правда, не вам, а ее папе… но какая разница? Мы все на одно лицо… Я говорил, что все мы ходим по тонкому льду. И если не внушать себе на каждом шагу что-то другое, а просто видеть вещи как есть — не выдержит никакой мозг, никакой рассудок… Я и ей говорил: если что-то спасет, только самогипноз. Это сильней любого чужого. И когда к ней в клинике подошел мальчик из соседнего корпуса, банальный МДП, ерундовый, в общем, случай, — она могла заговорить с ним на единственном условии: представив, что это и есть Черныш… которого я, кстати, никогда не видел.

— Но почему вдруг на ровном месте?! — взорвался Витя. — Я ничего не делал, сидел, ел…

— Вы ни при чем, — сказал Дымарский устало. — Это как таблетка: кончилось действие — кто виноват? Только здесь она научилась сама, а резерв оказался не бесконечен.

— Но как можно жить с четырьмя, как вы говорите, мужчинами и внушать себе, что все это один и тот же?

— А зачем внушать? — усмехнулся Дымарский. — Все мы один и тот же, и я, и вы… Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли — выглядит одинаково, нет? И потом, я столько перевидал… с самыми экзотическими маниями, уж поверьте… все более или менее похожи, всем страшно, все хотят одного, иногда и правда перепутаешь… Синдром Черныша, так и назову. Я давно за этим случаем слежу, уже и описал. Теперь можно публиковать.

— А как вы думаете… — с надеждой начал Витя, но Дымарский оборвал неожиданно жестко.

— Никак не думаю, — сказал он. — Знаю. Что, красивая? Нравится? Самому нравится. Ничего не поделаешь, теперь все. Двух самогипнозов не бывает. Раньше надо было думать, дорогой товарищ, когда ребенка ей сделал и сбежал.

— Какого ребенка, куда сбежал? — лепетал Витя, но Дымарский уже отвернулся.

Лето в городе

На работе получил эсэмэску: «Доброе утро. Когда надоест, скажешь». Ответил: «Было бы приятно получить „хочу“ и ответить „лечу“». Десять минут метался — вдруг слишком? Наконец: «Если бы я разобралась, чего хочу!» Ладно: «В таком случае мое „лечу“ опередит твое „хочу“». Еще десять минут думала, наконец родила: «Допустим». Прыгнул в машину, перенес три встречи, приехал в Домодедово — был дневной рейс. Через полтора часа в этом городе. Звонить из аэропорта не стал, приехал прямо в квартиру. Во дворе скрипят качели, дети скачут под присмотром бабок — странно: предчувствия счастья нет. Чего-то — есть, но счастья нет. Открывает хмурая. Дик прием был, дик приход. Самое ужасное, что заранее знал: то ли у нее подсознательно такая манера — дерг туда, дерг сюда, чтобы крепче сел на крючок, то ли действительно не понимает, чего хочет. Вялое «входи». Что говорить — непонятно. Кофе еще предложи. Садится на диван, поднимает голову: «Я тут подумала — ничего не получится».