Он отхлебнул кофе.

Я сказал:

– Я и понятия не имел...

– Разумеется. Я на это и рассчитывал. Это было очень тяжело, дитя мое... Я всегда наблюдал за тобой... но не мог выказать никакой привязанности... стоило бы мне проявить к тебе хоть какой-то интерес, с тобой разделались бы наши дорогие сородичи... Теперь все будет по-другому...

– Да, – сказал я, – по-другому...

Он закрыл глаза и замер в кресле. Я молчал. Я стоял рядом с ним неподвижно – полчаса, час... потом два часа... он не шевелился.

Я в свое время перекупил этот пенициллин у медбрата из Центральной поликлиники – кое-кто из однокурсников пользовался его услугами. Мне не для себя было нужно, для них – чтобы помочь Шевчуку, всем им, вернее, чтобы они мне наконец-то поверили... если так уж честно, мне важно было, чтобы поверили, чтобы отнеслись как к своему... Этот медбрат – может, ему выделяли какую-то квоту на людей из Верхнего Города, а он колол им воду, а сам списывал... странно, я только сейчас об этом подумал... Я просто отобрал у других то, что причиталось им по праву – с его помощью... Непонятно зачем, ведь Шевчуку на самом деле вовсе не нужны были эти антибиотики, ему ничего было не нужно... Каким же идиотом я всегда был...

Еще через час я подошел к двери и позвал того охранника.

* * *

Кто-то тряс меня за плечо. Я очнулся, но глаз так и не открыл; что-то мне снилось такое, с чем не хотелось расставаться, да и действительность не сулила ничего хорошего. Не знаю, что там придумал Аскольд – чтобы продемонстрировать Себастиану истинную сущность человека, но уж наверняка что-то малоприятное.

– Лесь! Да вставай же, Лесь!

Голос был, вроде, знакомый, но я никак не мог сообразить, кому он принадлежит. Понимал только, что мажору.

Кто-то беспардонно плеснул мне в лицо водой – я замотал головой, пытаясь избавиться от льющихся за шиворот капель, и, наконец, открыл глаза.

Передо мной стоял Гарик.

– Долго же пришлось тебя разыскивать, – сказал он. – Ты не был проведен ни по каким документам... Пока не выяснилось, что у Аскольда были свои неподотчетные камеры...

– Были?

– Ну да, ты же ничего не знаешь. Он ведь, оказывается, был психически нестабилен, Аскольд, – злоупотреблял пенициллином... в ту ночь, когда началась акция, он по ошибке превысил дозу... умер во сне...

Я медленно поднялся на ноги.

– Вон оно что!

– Это, знаешь ли, многое объясняет – на такое мог пойти только безумец... или наркоман... А днем, когда официально объявили о его смерти, американцы запустили по «Голосу...» записи его переговоров с террористами... Хорошенький переполох поднялся...

Сейчас они будут делать вид, что Аскольд обвел их вокруг пальца, подумал я. А они и знать ничего не знали.

– Арестовал всю верхушку... Под шумок, знаешь ли...

– Акция... – с трудом проговорил я.

Он протянул мне жестяную кружку.

– На, попей... акция остановлена, разумеется. Такое затеять! Отбросить страну в темные века! Комиссия по правам человека открывает здесь свое представительство при американском посольстве... Они проследят, чтобы не было... перегибов.

– А... комитет по делам подопечных?

– Будет распущен, разумеется. Но не сразу – со временем. Сейчас повсюду такой хаос... паника... что без централизованного руководства не обойтись. Да и реформы давно уж назрели... так что мы займемся подготовкой, планированием... У комитета будет исключительно консультативная функция. Впрочем, возможно, с правом вето.