– Никита, скажи мне все, как есть, – попросила Катя.

Сказать все… Чудачка все же она! Что он, начальник отдела убийств, знал сам на данный момент? Только то, что видел своими глазами, – труп Абакановой в «Шкоде», кровь, потом странную сцену, разыгравшуюся в кабинете у шефа, когда ему представили в качестве напарника этого Ануфриева. Потом лицо этого самого братца – Константина Абаканова, – когда они разговаривали там же, у шефа в кабинете. А потом было то, о чем он решил пока умолчать, да вот не вышло. Была дорога туда, к ним в элитный поселок Калмыково, когда они целой делегацией от главка, прокуратуры и министерства отправились на бывшую госдачу министра тяжелого и среднего машиностроения Судакова. Госдача эта и примыкавший к ней парк в несколько гектаров давно уже были выкуплены из спецфонда и приватизированы его предприимчивым внуком, преуспевшим в делах бизнесменом Константином Ираклиевичем.

Они ехали по Киевскому шоссе, миновали Внуково. Вон там, за лесом, некогда жил в своей резиденции прославленный маршал, а теперь проживает банкир, напротив некогда была госдача брежневского министра иностранных дел, которого американцы прозвали «мистер НЕТ». А вон там была дача Любови Орловой и Александрова.

Повернули в сторону Калмыкова. И спустя четверть часа уже въезжали в массивные железные автоматические ворота, в тот двор, как в крепость.

Их цель была проста – побеседовать с членами семьи, которые собрались здесь, в этом загородном доме. Колосов смотрел в окно машины, и ему казалось, что время остановилось здесь, точно уснуло или остекленело на этих прямых, аккуратно подметенных аллеях, обсаженных голубыми, еще такими советскими елками. Он увидел кирпичный фасад дома, многочисленные окна, глянул наверх – и внезапно сердце его замерло.

Окно мансарды третьего этажа под самой крышей было распахнуто настежь в этот холодный ветреный ноябрьский день. А на подоконнике стоял ребенок – тот самый – Колосов узнал бы его из тысячи. Он не держался, не цеплялся ни за что – ручки его просто не доставали до краев рамы. Он стоял и смотрел вниз – на них. Еще мгновение – и он бы…

Колосов услышал сдавленный крик – это закричала беременная жена Константина Абаканова – Евгения. Крик этот полоснул его по сердцу, и он, позабыв обо всем, бросился в дом. В тот миг он не реагировал ни на что – ни на поднявшийся за спиной переполох, ни на обстановку внутри. Судаковы-Абакановы кричали и суетились, шум стоял, как в курятнике.

– Где у вас лестница наверх? – крикнул Колосов.

– Вот сюда, за мной, скорее. – От всего этого семейного содома отделился, отпочковался бледненький темноволосый паренек лет шестнадцати, увлекший Колосова через обширную, как зал, гостиную и сумрачную столовую к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. В мансарду вела еще одна лестница – винтовая. Колосов преодолел ее в три прыжка и, к счастью, не опоздал – буквально сдернул ребенка с подоконника.

– Малыш, ты что? Ты куда залез-то? – тормошил он мальчика.

Тот молча отталкивал его от себя крохотными ручками, крутил головой. Снова, как и там, в «Скорой», пытался вырваться, словно чужие прикосновения были для него нестерпимы. На этот раз он не кричал и не визжал, но это странное молчание – нет, безголосие – отчего-то напугало Колосова сильнее, чем тот поросячий визг на дороге.

– Как же вы можете оставлять его одного без присмотра? – обрушился он на подоспевшего парня. – Да еще при открытом настежь окне!

– Открытом окне? – Парень (позже Колосов узнал, что его имя Федор Абаканов-Судаков) поспешно захлопнул створки. – Я не знаю… Странно, что оно вообще открыто.