- Ножик-то принёс? Куда твою душу запечатаем?

Егор с трудом согнулся и вытащил из-за голенища сапога нож, вставленный в расписные ножны.

Взяв в руки "стального красавца", Лукерья уважительно поцокала языком.

- Хорош кишкодёр! Дорогой, поди?

- Дорогой! - хмуро кивнул Егорий.

- Всё, Гуня-кандальник, раздевайся, да укладывайся на половицы рядом с голубкой своей. Пришла пора колдовство вершить - жисть на жисть выменивать. Слышу, что гости с того света спешат, будут моими устами судьбу рода твоего пророчить. Стара я, не перепутать бы чего, не сбиться, - вздохнула ведьма.

Егорий послушно исполнил указ Лукерьи.

- Зараз терпи, слова не пророни, - предупредила Лукерья. - Надобно мне нож в твоё сердце в тишине воткнуть.

- Помню, старая, помню... Давай уже! Не мучай, и так муторно!

- Не командуй, кандальник! Раз с просьбой заявился - терпи да жди... Всему своё время.

Ведьма опустилась на колени и, воздев кверху морщинистые руки, горестно застонала.

- Зосима! Зосима! - прохрипела старуха. - К твоей крови вопрошаю я. Не пришлось мне старой смерть на печи встретить... Коли благословляешь меня на то, чтоб Анну с младенчиком из мёртвых вернуть, кандальникову душу в стали сохранить, а нашу силу в его потомках до поры спрятать - пусти дрожь по телу моему... А как пора мне будет к колдовству приступать, то жаром обдай.

После этих слов ведьма наотмашь резанула себе ножом по ладони да, набрав в горсти тёмной крови, влила её в приоткрытый рот покойной Аннушки, после чего повернулась в другую сторону и молниеносным движением вонзила ножик по самую рукоять прямо в Егорьево сердце.

Огненные блики бесновались на потолке и стенах. Серный смрад  наполнил избу. Нож, торчавший из груди Егория, зазвенел и задрожал.

Колдунья с черепком в руке, стоявшая на коленях между мёртвыми и окропляя обоих каплями тёмно-коричневой жидкости, вскрикнула словно от удара и исступлённо запричитала:

- На твой зарок мой шепоток

Душу раба Егория в нож загоняю.<emphasis/>

Его жизнь до поры до времени сохраняю

Да обращённую кровь в Анну впускаю.<emphasis/>

У смерти девку выкупаю,<emphasis/>

Из себя силы выпускаю.<emphasis/>

Тайные знания сберегаю.

Назначай, всемогущий господин, цену,

Начинаем колдовскую мену.

Лукерья ещё не закончила произносить последние слова, как с улицы послышались топот, крики и гневные возгласы разбушевавшихся крестьян. Неотвратимой угрозой скрипел смёрзшийся снег под ногами сельчан, прибежавших, чтобы отобрать тело Аннушки у ненавистной ведьмы. Чтобы не позволить старухе вместе с кандальником-злыднем чёртову мессу творить, над телом православным измываться.

- Ведьма! Ведьму поджечь! - орали разъярённые бабы. - Доколе старая зло над людями творить будешь?! Доколе душегубцев укрывать станешь? Верни немедля Анну! Жива девка али как?!

- Эх, Егорий, Егорий... Знать, проследили за тобой недруги окаянные! Из-за растяпости твоей, - старуха в сердцах плюнула в сторону покойника и торопливо забормотала:

- Слово моё - потомству Егорьеву быть! - и тут-же, чужим голосом, с перекошенным от боли лицом колдунья ответила сама себе. - Да мужикам полный век не жить! В девятом колене, ведьмачья кровь настоится, на белый свет девка народится... - твёрдо произнесла Лукерья.

Она слышала как крики во дворе становятся всё громче и громче, а топот разгневанной толпы - всё ближе и ближе.

- Девка народится, станет ведьмой-гадуницей, - и снова Лукерья словно изрыгнула из себя слова кого-то невидимого, на время поселившегося в её старом бесформенном словно сырое тесто теле.