Взгляд его не был наглым, но вполне откровенным. Он что-то искал в ее лице, искал и пока не находил, но был упорен. Она тоже смотрела на него в упор. Разглядывала его чистое, загорелое, еще совсем не старое лицо, мощную шею, молодцеватый разворот плеч. Ей нравилось, как он держит спину, — да, это был, безусловно, кадровый офицер, в этом она не могла ошибиться. Мария еще раз прицельно взглянула на кисти его рук, но он держал пальцы сцепленными, и рассмотреть их было нельзя, а ей почему-то так захотелось… особенно безымянный палец левой руки… Вдруг, не отдавая себе отчета, она прошептала по-русски:
— Это я — папина дочка.
— Маруся, ты?! — Американец вскочил, роняя складной стульчик.
Она кинулась ему на шею и впервые в жизни поцеловала его в губы, крепко, длительно.
Зеваки и художники аплодировали им с восторгом. В те первые послевоенные годы такие случайные встречи были не редкость.
Он дал художнику стодолларовую бумажку, взял с мольберта его карандашный набросок на листе ватмана, другой рукой обнял Марию за плечи, и они пошли вниз с Монмартра, спотыкаясь, как слепые.
— Куда мы идем? — наконец спросил он.
— Пришли, — отвечала Мария, указывая на свое роскошное авто. Открыла перед ним дверь рядом с водителем, а сама обошла капот и села на водительское место.
— Куда мы едем? Я остановился в отеле «Ритц».
— Не в твой отель! — засмеялась Мария.
XXIII
Короткую дорогу до дома Марии пролетели молча.
— А ты хорошо водишь, — сказал гость, когда они въехали в тесный дворик и остановились.
— Все-таки я бывший инженер завода «Рено», — благодарно усмехнулась Мария.
— Ишь ты!
— Слушай, дядя Паша, а давай ты будешь просто Паша, а я просто Маша.
— Договорились. — Он полуобнял еще сидевшую за рулем Марию.
— Спасибо, — чмокнула она его в щеку. — А то я еду и думаю: кто мы теперь? Как нам называться? Вылезай, приехали!. Пойдем, Паша. — Закрыв машину, она взяла его за руку и повела за собой, как маленького. При этом ступать по земле ей было так легко, так невесомо, как будто она и не шла, а летела во сне над горами, над долами и над синими морями.
Прямо в дверях черного хода они столкнулись с тетей Нюсей, выносившей полное ведро мусора. Мария пошла с черного хода не в целях конспирации, а потому, что тут, со двора, путь был гораздо короче, не нужно было обходить дом, чтобы войти через парадное.
— Знакомься, Нюся, это Паша. О, ты с полным ведром, спасибо!
— Та мусору. — Тетя Нюся смущенно поклонилась Павлу. — Здравствуйте!
— Ничего, что мусору, — сказал Павел. — Главное — что с полным!
Наверное, вид у Марии и Павла был такой сияющий, такой обалделый, что тетя Нюся сразу поняла: «Надо тикать». Она была женщина тактичная, и ей не требовалось объяснений.
— Маруся, я по магáзинам съездю, а? — спросила тетя Нюся.
— Ну-ну, съезди по магáзинам, — с улыбкой передразнила ее Мария. — Счастливого пути!
— Я токо на минутку заскочу: ведро поставить, ключи от машины, от хаты взять, денежку, кофту, — торопливо проговорила им вслед тетя Нюся.
Они уже не слышали ее, они поднимались в квартиру.
Наверное, от смущения Мария сразу стала показывать ему одну комнату за другой. Когда дверь за тетей Нюсей закрылась во второй раз и раздался поворот ключей в замочной скважине, они оказались на тот момент в спальне Марии. |