Машинально Мария задернула плотные портьеры на высоком окне, в комнате стало ослепительно темно, и они прижались друг к другу, как будто с испуга. Она не помнила дальнейшего, знала только, что они были прекрасны в своей искренности и полной раскрепощенности.
Они не знали, сколько прошло времени. Не знали — сон все происходящее с ними или явь.
В правом углу задернутой портьеры пробивался тонкий луч света — значит, был еще день.
— Можно, я тебя потрогаю, а то мне еще не верится? — робко спросила Мария.
— Потрогай! — засмеялся Павел. — А перед этим чем мы занимались? Мы только тем и занимались, что трогали друг друга.
— Не знаю. Не помню. Я хочу потрогать тебя сейчас, когда вроде не сплю и в своем уме.
Закрыв присмотревшиеся к свету глаза, она положила руку на его лицо, ощупала лоб, нос, прикоснулась к губам, он успел поцеловать ее пальцы, провела рукой по его широкой груди, по плечам.
— Да, сейчас я чувствую, что ты не химера, а живой. Боже мой, сколько дней и ночей я ждала тебя. Не сосчитать!
— Слушай, Маруся, а мы ведь умудрились заснуть. Я чувствую себя так, как будто проспал часов восемь кряду. Когда вернется твоя Нюся?
— Нескоро. А когда и вернется, она нам не помешает, здесь много комнат.
— Нюся — прислуга?
— Нет. Скорее компаньонка или сестра. Очень хороший человек.
— Да, на первый взгляд славная.
— И на первый и на сто первый. Она мой тыл.
— Ты снимаешь жилье?
— Нет, это мой дом.
— Значит, ты инженер на «Рено»?
— Нет. Это было давно. Занимаюсь коммерцией. После Пражского университета приехала в Париж. Работала на «Рено», потом в большом банке.
— В банке? А что ты могла делать в банке?
— Была управляющей всеми региональными отделениями.
— Ишь ты!
— А ты думал! — засмеялась Мария. — Какой ты большой!
— Тяжелый?
— Не-а. Есть хочешь?
— Я сначала тебя съем! — Он крепко обнял ее, и они покатились по широкой кровати и ласкали друг друга долго, до полного опустошения, а потом опять уснули, как провалились в теплую яму.
Оказывается, в адмирале дяде Паше было еще много мужской силы. Он был беспредельно нежен с ней и своеволен до легкой грубости. Все это пьянило Марию так, что она словно плыла в каком-то море или в небе, и было так сладостно, как никогда прежде.
— Боже, какие мы с тобой дураки — не видеться столько лет, адмирал дядя Паша!
— Правда ваша, кадет Маша! Дураки они на то и дураки, что входят в ум задним числом. Слава Богу, что сейчас встретились!
— Слава! Еще какая слава!
Помолчали. Луч света больше не пробивался из-за портьеры. То ли был вечер, то ли ночь. Они часов не наблюдали.
— Может, перекусим? — неуверенно спросил он. — Страсть как хочется.
— Перекусим. Только сначала я покажу тебе ванную. Обкупнешься — будет веселей. А я тоже приму душ в Нюсиной ванной.
— А может, вместе?
— Нет. Вместе мы опять будем приставать друг к другу, — подавляя счастливую улыбку, сказала Мария.
Фунтик сидел на кухне под стулом и, когда вошла Мария, обиженно отвернулся.
— Фуня, не обижайся, я его с пятнадцати лет люблю. Ты представляешь, выходит, я его ждала двадцать восемь лет!
Фунтик сделал вид, что прощает, вылез из-под стула и стал тереться о ноги Марии.
— Чай? Кофе? Мясо? — спросила она вошедшего в кухню Павла. |