– Что такое? – спросил он.

– Я вспомнила, как мы пришли сюда в самый первый раз. Так странно… Я помню тот день до самых мельчайших деталей – что мы делали, что я чувствовала. О чем я думала… Но я не помню, что было два дня назад.

– Последнее, что ты помнишь, – это ужин в день аварии? – подозрительно спросил он. – Поклянись, что больше ничего не помнишь про тот вечер.

– Клянусь.

Он быстро прикрыл глаза и кивнул.

Она погладила его по щеке. Ладони было колко от шершавых небритых волос. Сегодня его одежда была чистой, но он все еще не успел побриться. Она попыталась поймать его взгляд. Он отвернулся.

– Дэмьен, – прошептала она, заставляя его посмотреть на себя. Его взгляд остановился где то на уровне ее рта. Он ни разу не поднимался выше с того самого момента, как вчера она проснулась в больнице. Он смотрел или на ее рот, или куда то на уровне плеч. Может быть, он тоже в шоке от ее выкидыша. Но им придется снова найти друг друга. Она не даст этой трагедии разлучить их.

– Я хочу все вспомнить, – серьезно сказала она и внезапно зевнула. – Извини. Это все из за обезболивающих.

– Давай устроим тебя, чтобы ты отдыхала, – захлопотал Дэмьен. Он запер замок и задвижку и с громким звоном бросил на столик свою связку ключей. Ключи от этой квартиры, от квартиры в Лондоне, от его офиса; две флешки; ключ с брелоком от его седана «БМВ».

Элла вздрогнула.

– Почему тут так холодно?

– Я выключил отопление. Меня все равно не было дома.

– Ты все время был со мной в больнице? – При мысли о Дэмьене, спящем в пластиковом кресле в углу ее палаты, она чуть не заплакала. Неудивительно, что его одежда была вчера такой мятой.

– В основном. Прошлой ночью я был в офисе.

– Всю ночь?

Он кивнул.

– Надо было разобраться кое с чем.

Очень понятно. Она нашла его руку.

– Спасибо, что ты был со мной. Наверняка это было тяжело.

Он кивнул, взял ее сумку и понес в спальню.

Элла выставила термостат на терпимые двадцать три градуса. Автомат забурчал, и решетки вентиляторов приоткрылись, наполняя квартиру искусственно нагретым воздухом.

Элла надела теплую накидку, сняв ее с вешалки, обхватила себя руками и, пройдя через гостиную, подошла к стеклянной стене с видом на залив и город внизу. Она отдернула шторы, открыв свинцовое ноябрьское небо. Над заливом висели низкие облака, море было неспокойным, на волнах различалась белая пена. Размывая вид, по стеклу стекали струи дождя. Смотреть туда было все равно что в зеркало. Внешний мир отражал ее собственное состояние. Все сумрачно и неясно.

У нее заныл шрам на животе, и она инстинктивно прикрыла его ладонью. Ей до сих пор было трудно поверить, что она более пяти месяцев носила ребенка. Когда Линн, ее гинеколог, удаляла ей последние швы перед выпиской, она назвала ее потерю выкидышем. «Выкидыши случаются по многим причинам, – сказала она. – Это происходит чаще, чем ты можешь подумать. Рассматривай это только как некоторую задержку в своем семейном планировании». Беременность протекала без осложнений. Она была уверена, что в следующий раз у Эллы не будет никаких проблем с вынашиванием.

Линн пыталась поднять Элле настроение, облегчить ее состояние. Но сама Элла знала правду. Она проверила это, взяв у Дэмьена телефон, потому что ее собственный разбился во время аварии. Она доносила ребенка до двадцати одной недели. А выкидыш считается до двадцати. Саймон был мертворожденным.

И это глубоко усугубляло трагедию его потери и попытку забыть обо всем.

– Саймон, – прошептала она.

Дэмьен предлагал ей произносить это имя вслух.