Но и второй, и третий рецепты не вернули Гиршлу рассудка. Не лучший результат дали и лекарства, прописанные другими врачами, приглашенными для консультаций. В конце концов было решено везти его к специалисту в Лемберг.

Итак, через два дня, после того как Гиршл заболел, его родители отправились с ним в Лемберг, взяв с собой платного компаньона, который должен был следить за больным. Компаньон оказался ненужным. Гиршл никому не причинял хлопот, не кукарекал и не квакал. Всю дорогу он молчал и одному Богу известно, о чем думал. Родители называли ему все станции по пути следования поезда, но он не давал себе труда поднять глаза, посмотреть. Время от времени Цирл доставала корзиночку и предлагала ему поесть. Если рука его была сжата в кулак, он не разжимал ее, чтобы взять еду, если она была свободна, он не сжимал ее, чтобы удержать кусок, а тот, который мать положила ему в рот, он не стал жевать.

Когда поезд остановился в Станиславе, Цирл удвоила свои усилия.

— Смотри, Гиршл, мы в Станиславе, — сказала она, надеясь увидеть какую-то реакцию на название города, где когда-то училась Мина.

Гиршл проявил к этому городу не больше интереса, чем к любому другому из городов, которые они уже проехали.

Цирл впала в отчаяние. Мысль о лавке только усугубляла ее горе. С тех пор как она отняла Гиршла от груди, она не оставляла лавку практически ни на день. А если бывали такие очень редкие случаи, то она не тревожилась, полагаясь на мужа и сына. Сейчас все трое уехали из Шибуша. Не воровства она боялась: Гейл заслуживал полного доверия, а за Файвлом он уж присмотрит. Никакое торговое заведение не должно оставаться без хозяйского глаза, не говоря уже о доме. Если бы прислугой была Блюма, Цирл не беспокоилась бы. Но с той, которая пришла на смену Блюме, дело обстояло иначе. По пути в Лемберг Цирл перебрала в уме людей, на кого можно было бы положиться, но Мины в их числе не было.

На станции неподалеку от Лемберга в вагон сел отец Гецла Штайна. Он возвращался из Белзы, куда ездил к тамошнему Ребе просить его, чтобы он рекомендовал шибушским евреям покупать кур у него, Штайна-старшего. Борода его была нечесана, воротник рубашки не застегнут, как принято у белзских хасидов. Белзер Ребе не пользовался большим влиянием в Шибуше, где евреи в большинстве своем не были хасидами. Те немногие хасиды, которые там жили, обычно обращались со своими проблемами в Чортков, Гусятин, Садигору, Вижниц, Утыню. Не получив поддержки у цадиков этих мест, Штайн в конце концов отправился в Белзу. Пока он рассказывал Гурвицам о своих злоключениях, в вагон вошел Себастьян Монтаг. Он ехал разведать, нельзя ли заменить призывную комиссию, которая должна была прибыть в Шибуш, другой, более податливой. Монтаг путешествовал первым классом, но внезапная тоска по еврейской речи побудила его покинуть свой вагон и обследовать соседние.

— С польским паном, — объяснил он, — хорошо пить и играть в карты, разговаривать же с ним — пустое дело. За то время, пока до него дойдет, что вы ему сказали, еврей мог бы дважды прочесть все свои молитвы. Разница в том, что, когда еврей молится, Бог порой дает ему уместный ответ, о поляке этого не скажешь.

Себастьян Монтаг очень расстроился, узнав, что случилось с Гиршлом. Он погладил его по голове, поцеловал и прочел два стиха из псалмов: один — против болезней, другой — против одержимости злыми духами, потом вернулся в свой вагон первого класса, чтобы сыграть с польскими панами в карты.

XXVIII

Прибыв в Лемберг, они сразу же направились к д-ру Лангзаму, пожилому невропатологу, который лечил многих душевнобольных в Галиции. Говорили, что в молодости он учился на раввина, но, явившись свидетелем плохого обращения польского врача с больным евреем — нередкий случай для тех времен, когда врачи-неевреи лечили тело евреев и вредили их душевному здоровью, — принял решение стать врачом.