— Он сказал, что я ему не подхожу. Что я… недостаточно свежа. Но он сделает для меня исключение. Я не могла его остановить. Он сделал мне больно, связал меня… — Все еще дрожа, Джули показала свежие кровоподтеки на запястьях. — Я не смогла отбиться.

— Я знаю. Джули, я — лейтенант Даллас. Ева Даллас. Что Айзек Макквин просил мне передать?

— Даллас? Вы — Даллас?

— Да. Что он просил мне передать?

— Он сказал, что вы всем обязаны ему. Что пора расплачиваться по счетам. Я хочу к маме, — добавила она, закрыв лицо руками. — Я хочу к маме!

Глупо было отдаваться на откуп чувству бессилия. Предотвратить то, что пришлось пережить Джули Копески и Трею Шустеру, она не могла. И отменить для них последствия случившегося — тоже.

Ей была известна патология Айзека Макквина, она знала, какие мучения он любил доставлять своим жертвам. Он изощреннейшим образом умел внушать им чувство беспомощности, безнадежности, убеждать их беспрекословно выполнять все его указания — что, как и когда они должны делать.

Она знала, что испытывали его жертвы, хотя сам Макквин никогда не был ее мучителем.

У нее был свой собственный.

Предаваться воспоминаниям или думать о всех тех девочках, которых она спасла, — было пустое. Как и о тех, кого не успела спасли — тогда, двенадцать лет назад, когда она взглянула в глаза чудовищу и распознала его под маской, за какой его прятал изверг.

Уже в больнице она отвела Трея в сторону:

— Ее нужно осмотреть, а потом она должна поговорить с психологом.

— О господи… Господи, нельзя было оставлять ее там!

— Если б ты не подчинился, она была бы уже мертва и ты тоже. Он причинил ей боль и надругался над нею. Но она жива. И хорошо бы вам помнить об этом. Живым-то быть лучше, а? Ты говоришь, когда вы проснулись, он был в квартире?

— Да.

— Расскажи-ка поподробнее.

— Проснулись мы поздно, ну или мне так показалось…

— Во сколько?

— Не знаю. Около восьми где-то. Я проснулся и думаю: вот черт, на работу опоздали. И странно мне как-то… голова дурная, как с перепою, но ничего такого не было, — быстро добавил он, — клянусь. Джули даже «травкой» не балуется.

— Вам обоим придется сдать анализ крови, — отозвалась Ева.

— Да клянусь вам, мы ничего такого не принимали! Я бы не скрыл! Он сказал, что дал что-то Джули, но…

— Вполне вероятно, он накачал вас дурью. Анализ покажет, чем именно. Трей, никто вам не станет шить наркоту.

— Ладно, ладно. Извините. — Он с силой потер глаза. — Голова что-то не варит…

— Что ты дальше сделал, когда проснулся?

— Я… я толкнул Джули, сказал, что надо бежать, ну, в общем… А она как вырубилась. Я ее перевернуть на спину попробовал — а у нее рот заклеен. Думал, она так прикалывается, засмеялся. Смотрю — а он стоит там. Просто стоит и все. Потом схватил меня за волосы, запрокинул мне голову и нож к горлу приставил. Спросил: жить хочешь? А она? Сказал, нужно делать все, что он скажет, и останемся жить. Эх, зря я не сопротивлялся…

— Макквин тебя фунтов на семьдесят тяжелее, а то и больше. Плюс у него нож. Если б он пустил его в дело, что было бы с Джули?

— Не знаю… — Трей ладонями отирал со щек слезы, но они лились и лились. — Даже думать страшно. Я испугался. Сказал, что денег у нас немного, пусть берет все, что хочет. Он поблагодарил меня, весь из себя такой вежливый… От этого еще страшней сделалось.