Дробью правую руку прошило и бок чуть-чуть. Крови, правда, много потеряла…
— А кто в нее стрелял?
— Так эта сумасшедшая бабка, что вашу Лизу у себя держит, и стреляла! А что, я разве этого еще не сказал? У нее ружье, и палит она, надо сказать, весьма прилично. Меня вон тоже по ноге мазнуло. Хорошо хоть за нами вдогонку не бросилась, а то, боюсь, наша встреча никогда бы не состоялась.
— Значит, просто взять и забрать у нее Лизу у нас вряд ли получится? — не то спросил, не то констатировал Матвей Яковлевич.
— Боюсь, что нет, — помрачнел Сергей. — Приготовьтесь к тому, что она палить будет во всех, кто к ее дому ближе, чем на двадцать метров подойдет.
— Хреново, — заметил Васильич. — Не хотелось бы перестрелку устраивать. Я, конечно, свой наградной ствол взял, но стрелять на поражение… Потом хлопот не оберешься. Особенно с таким участковым, как этот калининский типаж. Да и я на пенсии…
— А вы сказали, что с работы его снимите. Это правда или так, для красного словца? — спросил Сергей.
— Я же говорю: слов на ветер не бросаю. Как в Москву вернемся, позвоню, подниму старые связи. Таких подонков поганой метлой из органов гнать надо. Думаю, не за день-два, конечно, но получится ему пинка под причинное место дать.
— Хорошо бы. Вы не представляете, как он меня довел! Я с ним уже больше часа ругался, пока вы не подъехали. Говорю: у меня жену ранили. Он: не насмерть, и радуйся, мол. Я ему в карту тычу, мол, вот где все произошло, а он — не мой участок. Я ему говорю: как же не твой-то, когда кроме Зеленино и Калинино твоего здесь больше и деревень-то рядом нет?… Сначала по-хорошему с ним пытался, думал: мало ли что бывает? Ну, встал мужик не с той ноги, вот и ходит злой целый день на всех. А когда понял, что ему просто до смерти неохота зад свой жирный из кресла доставать, вот тут меня за живое взяло. Как покрыл его и по батюшке, и по матушке, он глаза выпучил и давай обратно на меня орать…
— Да, мы уж слышали, — перебил его Васильич. — Ты вот что: лучше про бабку эту безумную побольше расскажи. Нам надо знать, с кем дело иметь придется.
— У меня такое впечатление сложилось, что люди для нее — как комары. Вроде как жужжат рядом — и ладно. А как надоедать начали — взяла и прихлопнула. Она, когда в нас с женой стреляла, равнодушная была, словно у нее такое каждый день происходит. Глаза — как у ящерицы. Понимаете, о чем я?
— Как хорошо, что мы эту чертову телеграмму перехватили! — выдохнул Тема. — А я-то еще думал: как можно так запросто человека приговорить и на тот свет отправить? Неужели внутри ничего не дрогнет?
— У Прасковьи — не дрогнет, — уверенно заявил Сергей. — Вы хоть знаете, кто она такая? Мне тут местный председатель колхоза одну историю рассказал, пока мы жену в больницу везли, закачаетесь, когда услышите…
* * *
Осторожно, двери открываются. Все, я зажмурилась. Делаю вид, что крепко сплю. Только бы занавески меня не выдали. Только бы не сквозняк!
— Эй, малахольная, хватит валяться, идти пора!
— А, чего? — отозвалась я, делая вид, что безуспешно пытаюсь проснуться. Хорошо хоть открытую щеколду в мою комнату Прасковья оставила без внимания. Уже, можно сказать, повезло.
— Идти, говорю, пора, — голос Прасковьи звучит как-то странно, будто она слегка выпила. Неужели отрава начинает действовать? Хорошо бы.
— Куда идти?
— Переезжаем мы. Я в лесу нам с тобой отличную землянку определила. Только что оттуда. Проверила — стоит еще, не осыпалась. |