Хорошенькое начало.

Мать горько усмехнулась.

- Заметь, ты могла бы сходить туда без меня, у тебя-то деньги есть! Счастье одних строится на несчастье дру…

- Прекрати немедленно! Прекрати, или я уйду! - пригрозила Камилла. - Если тебе нужны деньги, скажи, я дам.

- Ну конечно, мадемуазель ведь работает… Хорошая работа… Ауж какая интересная… Уборщица… Поверить не могу: ты, воплощение беспорядка, и уборка… Знаешь, ты никогда не перестанешь меня удивлять…

- Хватит, мама, довольно. Это невозможно. Невозможно, понимаешь? Я так не могу. Выбери другую тему для разговора. Другую…

- У тебя была хорошая профессия, но ты все испортила…

- Профессия… Тоже мне профессия! Я ни капли ни о чем жалею, она не сделала меня счастливой.

- Но ты ведь не собиралась заниматься этим всю жизнь… И потом, что значит «была счастлива», «не была счастлива»? Идиотское слово… Счастлива! Счастлива! Ты весьма наивна, дочка, если полагаешь, будто мы приходим в этот мир, чтобы валять дурака и собирать цветочки…

- Конечно, я так не думаю. Благодаря тебе я прошла хорошую школу и твердо усвоила: наше главное предназначение - мучиться. Ты вбила мне это в голову…

- Вы уже выбрали? - спросила подошедшая официантка.

Камилла готова была расцеловать ее.

Ее мать разложила на столе таблетки и начала их пересчитывать.

- Не надоело травить себя всем этим дерьмом?

- Не говори о том, чего не понимаешь. Не будь этих лекарств, я бы давно отправилась в мир иной…

- Почему ты так в этом уверена? Какого черта никогда не снимаешь эти жуткие очки? Здесь вроде солнца нет…

- Мне так удобнее. В очках я вижу мир в его истинном свете…

Камилла улыбнулась и похлопала мать по руке. Иначе пришлось бы вцепиться ей в глотку и придушить.

Мать перестала хмуриться, немного поныла, пожаловалась на одиночество, спину, глупость коллег и неудобство кооперативов. Ела она с аппетитом и сделала недовольное лицо, когда дочь заказала еще одну кружку пива.

- Ты слишком много пьешь.

- Что да, то да! Давай чокнемся! За то, что ты в кои-то веки не говоришь глупостей…

- Ты никогда меня не навещаешь…

- Да ну? А что я, по-твоему, здесь делаю?

- Последнее слово всегда должно оставаться за тобой, да? Ты копия отец…

Камилла напряглась.

- Ну да, конечно! Не любишь, когда я говорю о нем, верно? - торжествующе воскликнула Фок-старшая.

- Прошу тебя, мама… Не продолжай…

- Я говорю о чем хочу. Не будешь доедать?

- Нет.

Мать неодобрительно покачала головой.

- Посмотри на себя… Похожа на скелет… Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь на тебя польстился…

- Мама…

- Что «мама»? Конечно, я беспокоюсь о тебе, детей рожают не для того, чтобы смотреть, как они гибнут!

- А ты, мама, зачем меня родила?

Не успев договорить фразу до конца, Камилла поняла, что зашла слишком далеко и сейчас получит по полной программе - мать разыграет «сцену № 8». Этот номер не предполагал импровизаций, он был давно отрепетирован и исполнялся многократно: эмоциональный шантаж, крокодиловы слезы и угроза покончить с собой. Порядок произвольный.

Мать плакала, укоряла дочь за то, что та ее бросила, как сделал пятнадцатью годами раньше ее отец, называла бессердечной, восклицая, что жить ей незачем.