* * * 

Вот Ява положила свою тяжёлую голову на колени Эльрике, слегка приоткрыла пасть, в которой на алом фоне языка и нёба выделялись белые, острые клыки…

Принцесса ещё раз провела ладонью по лбу Явы и спросила:

– Ну что, ты готова к бегству?

Ява ударила по полу хвостом. О, конечно же – она была готова к приключениям; жизнь – размеренная, сытая, лишённая ярких событий, была отвратительна ей, хищнице…

– А ты помнишь прошлое? – спросила Эльрика. – Помнишь, как мы встретились в подземельях?

Пантера поднялась на лапы, и глянув на хозяйку страстными глазами хищницы, издала тревожный, урчащий звук.

Эльрика же говорила:

– А вот я практически ничего не помню…То есть, как готовила тот побег ещё могу припомнить, а вот что было потом – очень смутно… Во мраке, я встретила тебя, но ты тогда была ещё совсем малышкой; куда же делась твоя мать? И кто был ещё в том мраке, ты помнишь это, Ява? Кто–то очень страшный… Ты мне как–то помогла, спасла мне жизнь; но пережитое оказалось слишком тяжёлым для меня, и я просто забыла… Удивительно, что не стала заикой…

Ява встрепенулась, едва заметно, но угрожающе выгнула спину, её сильные мускулы напряглись. Теперь пантера смотрела за спину Эльрике. Обернулась и принцесса…

Дверь распахнулись. Вошли слуги. Почти каждый из них выделялся своим, особенным уродством.

Наиболее сильные несли золотые носилки, на которых, окружённый бархатными подушками, возлежал бледный, со ввалившимися щеками и с синими отёками под блеклыми, усталыми глазами, человек. Живот у человека был непомерно раздут, так как за свою жизнь он успел поглотить просто огромное количество всякой еды.

Это был отец Эльрики – император Пуддел. Его сопровождали около тридцати придворных – то есть, большая часть всех выживших хэймегонцев. Зрелище было и жалким, и страшным, и комичным, и трагичным одновременно.

Пуддел махнул ладонью, и слуги поставили носилки на золотой стол. Император спросил у Эльрики шёпотом:

– Всё с Явой общаешься?

– Общаюсь, – коротко ответила принцесса и с тоской посмотрела в сторону балкона.

В небе плыли, неспешно изменяя формы, величественные кучевые облака, а лучи заходящего солнца окрашивали их грани в оранжевый, розово–золотистый и бирюзово–оранжевый цвета. В отдалении можно было разглядеть несколько загадочных миров…

Но даже и тёплый, ароматный ветерок, который залетал с балкона, не мог изгнать того удушающего, затхлого духа, которые принесли с собой все эти полумёртвые хэймегонцы – нелепые, всеми забытые осколки некогда сильной империи…

Пуддел откашлялся, запихал свой пропитанный слизью платок в карман и снова спросил:

– Бежать собралась?

Не ожидала Эльрика такого вопроса, поэтому на мгновенье замешкалась. А Пуддел, хоть и больной, хоть и с тусклыми, усталыми глазами – а всё равно заметил это замешательство. Жить ему оставалось недолго – он прекрасно знал это, и самым главным, что было ему в этом остатке жизни – это выдать свою ненаглядную дочурку за зеленоносого Паэррона.

Вот, считал император, станет Эльрика супругой принца, хоть и уродливого (ну кто ж не без того?), а всё ж знатного, и сойдёт с неё спесь – деток, наследников нарожает, и умрёт он, старый Пуддел, в спокойствии…

Насчёт Паэррона Пуддел не беспокоился, знал, что тот только и мечтал, как бы поскорее овладеть Эльрикой – прекраснейшей девушкой во всём их мире–дворце.

А вот дочка вызывала в императоре весьма сильные опасения. Помнил Пуддел, как она в детстве сбежала, и как трудно было её найти.