– Как – нет ногтей? – спросила она с интересом.

– А так. Я родился без ногтей.

– Вы – шутите?

– Я абсолютно серьезен.

Полин на секунду задумалась.

– Вот любопытно! Что, совсем ровные пальцы?

– Совершенно.

Она утвердительно кивнула головой.

– Я хотела бы посмотреть.

– Поехали ко мне домой.

– Я только позвоню ему.

– Не звони.

– Хорошо. Только давай поедем быстрее.

Мы поймали такси и всю дорогу ехали молча, взявшись за руки и сжимая их сильно, до белых косточек, как будто ожидали, что случится нечто таинственное, а оттого страшное.

Я дышал ее запахом, а иногда, когда авто подпрыгивало на неровной дороге, видел в вырезе ее блузки мелькнувшую ягодку коричневого соска, и слюна заполняла весь мой рот, словно я не ел три дня и хотел проглотить устрицу.

Входя в подъезд своего дома и держа Полин под локоть, я вдруг вспомнил хохотушку Бертран и старого следователя, но волею одной размыл воспоминания и зашагал по лестнице к своей квартире, к чистой постели.

– Ты бы познакомил меня с ней! – прошептала Настузя, после того как я пропустил Полин в свою комнату и кивнул чернокожей няньке. – Это твоя девушка?

– Отстань! – грубо ответил я и, подтолкнув Настузю в спину, шагнул вслед за Полин.

Когда я обнял ее сзади за плечи и уткнулся носом в пахнущий яблоком затылок, она лишь повернула слегка голову к фонарному свету из окна, так что губы мои толкнулись ей в ухо, а язык нащупал в мочке дырочку.

– Я совсем не для этого пришла, – произнесла Полин ровным голосом. – Показывай! – и наклонилась слегка, отталкивая меня своим задом.

Я задохнулся от такой вожделенной грубости и, сев на кровать, стал снимать ботинок, путаясь в шнурках, стягивая влажный носок, и смотрел на девушку косым жадным взглядом.

– Гляди! – просипел я, и она потянула издалека шею к моей ноге, щурясь и стараясь разглядеть в полумраке странные пальцы. – Подойди ближе!..

– Действительно нет ногтей, – произнесла Полин задумчиво, словно размышляла, к чему такое чудо природы.

Она наклонилась еще ниже, почти к самой лодыжке, так что я почувствовал кожей ее дыхание, оглядела ступню со всех сторон, а затем дотронулась легонько до моих пальцев в том месте, где, по ее разумению, должны были произрастать ногти.

– Удивительное дело! – прошептала она. – Ничего нет, – и неожиданно поцеловала мой кривой мизинец.

– Ах! – вскрикнул я восторженно и потянул к ней свои жадные руки, хватая в них, что попадалось выпуклого на пути.

– Подожди! – шептала Полин, целуя и облизывая мою ногу, засасывая в свой мокрый ротик каждый палец в отдельности. – Подожди!..

Выстрелила в темноту пуговка с ее блузки, и маленькая, вразлет грудка забежала ко мне в ладони, упираясь ягодками в жизненные линии… Я целовал ей спину, задрав шелковую ткань почти до самой шеи, вцеловываясь в каждый позвонок, кусая повернутые к моей ноге плечи, жуя, словно траву, крашенные в черное волосы, а она все ласкала мою пятипалую ступню крепкими губами и гуляющим между ними языком и шептала, шептала на одну мелодию в темень – "подожди!.."

Весь дрожащий, томящийся сковородным жаром, я потянул за матерчатый ремешок ее брюк, но ткань заскользила в обратную сторону, и столь силен был мой напор, что Полин вскрикнула, перетянутая, почти передавленная в пояснице, а затем куснула меня в косточку на лодыжке в отместку, так что я закричал от боли и в ответ сдернул со всей силы с нее штаны; ткань треснула, и обнажились мраморным светом круглые ягодицы с сумеречным входом между ними.