Сабелька изогнулась и пронзила жучихино раздвоенное брюшко.
Если я его раздавлю, то не смогу более любить! – подумал я. – Пусть живет…
Тело Hiprotomus'a сокращалось подобно человеческому, розовые глаза застыли льдышками, а передние лапки дрожали в экстазе.
Самочка внешне никак не реагировала на дерганье жука, лишь усы ее шевелились, определяя влажность воздуха.
Их любовное соитие продолжалось около десяти минут. Затем тело Hiprotomus'a задергалось в конвульсиях, огромные глаза завертелись по кругу, он разрядился в два мгновения и убрал свою укоротившуюся сабельку обратно в прозрачное тельце.
– Домой? – спросил я, и мне показалось, что жук в ответ кивнул головкой. – Тогда вот вам моя рука.
Я протянул ее к банке, он выбрался на кожу и побрел к отверстию, слегка сочащемуся кровью.
Спружинив всеми лапками, заработав крылышками, Hiprotomus взметнулся под самый потолок, завис под ним на мгновение, а затем, рухнув пикирующим бомбардировщиком на мою руку, забрался под кожу, проделав в ней новое отверстие.
– А-а-а! – закричал я.
Жук заворочался, устраиваясь поудобнее в шишке, а определившись, сказал:
– Вы баночку под кровать поставьте. Там ей будет приятно и не жарко.
– Как скажете, – согласился я, засовывая банку с жучихой в угол под пружины, кривясь от боли и жалея, что все-таки не раздавил надоедливое насекомое.
– Ах какая все же красавица! Изумительная!..
– Рассказывайте! – скомандовал я, испытывая потепление во всем теле от массажа Лучшей Подруги.
– Что? – не понял Hiprotomus.
– Рассказывайте свою историю, пока я добрый!
– Что, в самом деле?
– Валяйте про ваши беды!
– Притомился я, – пожаловался жук. – Да и о грустном после веселого как-то несподручно.
– Как знаете. Другого шанса может и не быть.
– Ах, что с вами поделаешь! – с притворством вздохнул сосед. – Слушайте, но предупреждаю – финал сей истории столь печален и ошеломителен, что может серьезно ранить ваше сердце!
– Смелее! – подбодрил я. – Будем надеяться, что сердце выдержит!
– Итак, Полин умерла… – продолжил рассказ Hiprotomus. – Я страдал несказанно!.. Так высока была вершина моей трагедии, что моя милая нянька Настузя была готова отдать свою жизнь тотчас, дабы мои мучения сократились хотя бы на толику… Я был вынужден признаться, что пророчества старого следователя сбылись и женщины, черпающие нежность и любовь из моего сердца, любимые мои женщины погибли, убив себя в силу причин, вам уже известных. И тогда, находясь на пике своего трагизма, сам качающийся между жизнью и смертью, я поклялся всем богам и самому себе, что более никогда не сближусь с женщиной душевно и полюбовно, что в трезвом рассудке своем не возжелаю любви слабого существа под страхом собственной гибели!.. Коли суждено любимым созданиям гибнуть в моей ядовитой тени, то я вовсе оттолкну их, оставшись до смерти чистым духовно и телесно!
Целыми днями я проводил время, стреляя из лука. Лишь это спортивное занятие помогало мне унять свою плоть и желание души любить. Насыщенные и наполненные желанием страсти, стрелы летели точно в цель, поражая мишени в самые сердцевины… Со временем я стал принимать участие в небольших соревнованиях, в которых обычно занимал самые высокие призовые места. А однажды, когда я вступил на пьедестал почета первым номером, мне в подарок вручили колчан со стрелами, среди которых была стрела с золотым наконечником.
Меня даже приглашали на международные соревнования, но я всегда отказывался от такой чести, так как нимало не был тщеславен, занимаясь спортом лишь для успокоения непокорной плоти. |