Она вывела машину из гаража, посидела несколько минут - неподвижно, посасывая сигарету... Ранее зимнее утро обнимало - синее, жесткое, безрадостное. А впереди дорога....

Пять секунд на размышление... Зачем я туда еду? Ну, зачем? Любоваться Альбертом и выслушивать новые главы его нескончаемого романа? Основной признак графомании - человек не в силах остановиться, сказать себе: "Хватит" и поставить последнюю точку. Но ему не никак дописать, он пишет и пишет - позади многие поколения предков, о которых ни под каким видом нельзя умолчать, о них непростительно забыть, невозможно, преступно не упомянуть.

- Характерная черта людей, одержимых жаждой славы и величия - вести подробнейшие дневники, где записывается каждый шаг, - говорил отец. - Альберт тоже увлекается дневниками.

- Не забывай: дневники вели и Толстой, и Достоевский, - сказала как-то отцу Ксеня.

- А разве они не мечтали о славе и величии? - логично отозвался Георгий Семенович.

Ксения погрызла сигарету. Зачем?.. ну, зачем?.. Резко нажала на педаль. И понеслась мимо замерзшая сонная Москва, стылые дома и деревья, хмурые улицы. Все, что угодно, только не рано вставать... Но сегодня надо успеть вернуться в город тоже не слишком поздно. Завтра репетиция.

Так и не проснувшийся к приезду Ксении элитный поселок остался совершенно равнодушным к ее нежданному появлению. Только охранник привычно улыбнулся по долгу службы. Он жил исключительно по обязанности.

Машина проехала вперед, повернула... Вот и коттедж Ледневых. Шикарный домина... Ксеня рассматривала его, словно увидела впервые. Никому не нужная роскошь. Иногда так и подмывает спросить очередного соседа-миллионера:

- Хочешь быть самым богатым на кладбище?

Но миллионер тебе не ответит - что за чушь спрашивают? - а будет дальше усердно копить денежки. И будут подниматься новые особняки на Рублевке и в окрестностях, бомонд будет развлекаться и спиваться, а рублевские дамы от безделья - писать романы, старательно проникая прямиком в мужскую суть и ее усердно препарируя. Правда, немного путая сущность с физиологией, но им простительно. Поскольку для них все без разницы - что душа, что тело.

Ксения открыла ворота, загнала машину в гараж и поднялась на крыльцо. И вдруг что-то смутило ее, остановило... Она настороженно оглянулась. Нет, все, как обычно. Тщательно расчищенная Альбертом дорожка, завернутые для спасения от холодов в застывшую рогожку деревья, чистое крыльцо... И все-таки... что-то такое... непонятное...

Она всегда смеялась над Сашкой, уверявшим, что в природе существуют жидкие флюиды. Они, якобы, ускользают от научного анализа, но, помимо нашего сознания, действуют на наши чувства и предупреждают иногда об опасностях и катастрофах, совершенно нами непредвиденных. Тот, кто подвергается влиянию этих флюидов, ощущает беспокойство, волнение, нервозность, он не в состоянии ничего объяснить, и только когда опасность поражает его, понимает таинственное предупреждение, которое неведомые силы почерпнули извне и передали ему без всякого указания на источник подобных ощущений.

Сашка рассказывал, что его мать, когда-то очень сильно отравившаяся в столовой, почему-то в тот день никак не могла начать есть - словно даже не хотелось. Но подумала, что впереди еще полдня трудового, и пообедала. Через два часа угодила в больницу.

- Частный случай, - смеялась Ксеня. - С каждым может случиться. А обобщать нельзя. Я, например, никогда ничего не предчувствую.

- Тоже частный случай.

И коньячные глаза в упор.