Ксеня вздохнула.

Как трудно жить на Земле... А кто тебе обещал, что будет легко?..

- Фобия... У меня тоже завелась некоторая. И тоже с детства. Я боюсь провернуть дома какую-нибудь инициативу, если там кто-то болтается, кроме меня. Даже Варька. Например, хочу снять занавески и поменять их местами в комнатах, или передвинуть кресла, или переставить книги - и жутко боюсь... Я всегда была чересчур инициативной, а это, как известно, наказуемо, и при всех моих затеях мама меня всегда резко одергивала: "Ты что делаешь?! Тебе кто разрешил?!" И хотя сейчас я вроде выросла, и теперь мама мне так говорит очень редко, все равно я невольно стараюсь провернуть свои новшества в одиночку. Придут - увидят... Это ладно, ничего, - она задумалась. - А у тебя... Ты просто исходи из реальности - мы взрослые, и даже если ты что-то натворишь, и тебе будут звонить, то теперь к телефону будут просить сразу тебя, и говорить на эту тему будут только с тобой, а уж никак не с твоей мамой. Без вариантов.

Ольгу совет выручил. Она потом благодарила за него подругу, а вот Ксения... Что могло ей пригодиться в жизни?..

4

Почему-то Ксеня особенно четко и ярко запоминала знакомства. Видно, новые люди оставляли в ее памяти отметины на всю жизнь. Ставили свое собственное клеймо.

Она тогда сидела на подоконнике, свесив ноги во двор - в их полудохлый заморенный псевдосадик - и грустно курила. Думала о своей несчастной жизни. Мечтала, чтобы именно в ее несчастную жизнь ворвалась первая артистическая слава. Чтобы грела, нежила, убаюкивала. Чтобы постоянно натыкаться взглядом на улицах на свое лицо и читать-перечитывать: "В главной роли - Ксения Леднева"... Чтобы увивались вокруг актеришки, льстили режиссеры и операторы, писали поклонники... И жизнь больше не оставалась несчастной и одинокой.

Они шли через темный двор, часто напоминающий Ксене провал, но куда? - отец и незнакомый Ксении высокий, какой-то размашистый человек. И дружно подняли головы вверх на жалко вспыхивающий, подрагивающий на весеннем ветру сигаретный огонек.

Неизвестный громко ахнул. Ксеня не пошевелилась.

- Она всегда так сидит, - объяснил отец. - Когда мается дурью. А ею она мается почти всегда.

Незнакомец смотрел на Ксеню, задрав голову. Долго стоял и смотрел. Отец недоуменно топтался рядом. И вдруг длинный тип пришел в себя, гаркнул: "Ё-моё!" и метнулся к подъезду. Отец поспешил за ним. Ксения не шевелилась. Сигарета нервно помаргивала.

Отец восхищался Валентином. Говорил:

- Он читает стихи так артистично и выразительно, что они в любом случае нас впечатляют, независимо от содержания!

Ксеня хмыкала.

- То есть, по-твоему, он может прочитать даже "бу-бу-бу, бу-бу-бу", но - с такой интонацией - что все от этих стихов впадут в восторг и замрут под огромным впечатлением?..

Когда-то Ксения не знала, не представляла себе, что такое дом. Потом ей стало казаться, что это просто большая мама. Потом она начала слышать-видеть-ненавидеть: ненавидела она насильные кормежки и поздние возвращения отца. Потом Ксениным домом стали книги. Но читать - значит думать чужой головой вместо своей собственной. Привет Шопенгауэру! И какое-то время книги думали за нее, а потом ей это надоело.

В последних классах и на первых курсах ВГИКа все опять стало не так - Ксене казалось, что она живет на улице. Ксеня возвращалась домой и словно ничего не узнавала. `Дома не было нигде - кругом одни до`ма, здания, а все они - на одно лицо, и не угадаешь, который среди них для тебя настоящий.