Глава девятнадцатая

Завершение

Кабинет Петтигрю, когда он вошел в него, имел неприятно знакомый вид: три или четыре новые папки ждали его на столе. Стопка маленьких машинописных памяток от мисс Браун информировала о том, что разные люди звонили в его отсутствие, желая поговорить с ним как можно скорее по его возвращении. Еще одна памятка, предусмотрительно напечатанная красным шрифтом, сообщала, что управляющий желает немедленно видеть его по очень срочному делу. Петтигрю сдвинул все это на край стола и уселся, подперев подбородок руками и уставившись в стену напротив. Так он просидел, совершенно неподвижно, минут десять.

Любой увидевший его со стороны подумал бы, что этот человек пребывает в тяжких раздумьях. На самом же деле мозг его никогда за всю его жизнь не был так свободен от каких бы то ни было мыслей. Похоже, оказавшись перед лицом задачи, от решения которой хотелось увильнуть, он сознательно объявил забастовку. Если у Петтигрю и было качество, которым он гордился — способность к честному и беспощадному самоанализу, — то сейчас эта способность его покинула. Он не мог заставить себя исследовать чувства, наличие которых смутно признавал где-то глубоко в подсознании. Таким образом он отводил от себя муку, делавшую его посмешищем в собственных глазах. Гораздо легче было сидеть, вперившись в стену и ни о чем не думая.

Наконец он все же выпрямился, прислонился к спинке стула, зевнул, посмотрел на часы, удивился тому, как уже поздно, и поспешно, словно опасаясь изменить собственное решение, нажал кнопку звонка у себя на столе.

— Лучше поскорее пройти через это и покончить с делом, — пробурчал он себе под нос.

Мисс Браун вошла в кабинет, вежливо поздоровалась и села, как обычно, на свой стул, приготовившись к диктовке: блокнот для стенографирования на коленях, карандаш наготове. «А ведь это мог быть обычный рабочий день», — подумал Петтигрю, ощущая укол ностальгии по беспечным первым дням своего пребывания в Марсетт-Бее. Мисс Браун выглядела скромной, изящной и собранной и не бледнее, чем в тот день, когда он уезжал в Истбери.

— Можете отложить блокнот и карандаш, мисс Браун, — начал Петтигрю голосом гораздо более резким, чем ему хотелось бы. — Боюсь, у меня для вас весьма прискорбная новость.

Она быстро подняла голову, посмотрела прямо на него, и лицо ее снова решительно преобразилось, озаренное светом изумительных глаз.

— Для меня? — переспросила она.

— Да. Ваш… э-э-э… мистер Филипс сегодня утром арестован. — Потрясающее самообладание, отметил про себя Петтигрю. Кроме судорожного короткого вдоха, ни малейшего признака потрясения. — Его арестовали за убийство мисс Дэнвил.

— Да. Конечно. Этого можно было ожидать. — Она говорила очень тихо, разве что не шептала, глядя в сторону так, что у Петтигрю создалось впечатление, будто она разговаривает скорее с собой, а не с ним.

— Боюсь, для вас это тяжелый удар, — продолжил Петтигрю, мысленно отметив, что она восприняла известие спокойно и что нужно быть ей за это благодарным. Женских истерик он здесь, в Марсетт-Бее, насмотрелся столько, что впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь. В то же время подспудно он не мог не ощутить известного разочарования. Конечно же, девушке пристало быть более чувствительной! Это как-то неестественно. Он был готов к чему угодно, только не к этому мертвенному спокойствию. Откуда-то из глубины сознания непрошено всплыло где-то услышанное театральное выражение: «Сцена прошла вяло».

Мисс Браун между тем продолжала говорить, и ему показалось, что она тщательно подбирает слова.

— Да, — медленно произнесла она, — это удар, удар для всех, полагаю. Мы… мы все так хорошо знали его, не правда ли? Но в конце концов, все лучше, чем оставить убийство бедной мисс Дэнвил, — здесь ее голос впервые слегка задрожал, — безнаказанным.