— Чего вы смѣетесь, Иванъ Галактіонычъ? — глупо опѣшилъ Самоплясовъ. — Въ Питерѣ-то онъ у меня адьютантствовалъ… Я про барина… Не любитъ онъ этого слова: адьютантъ.

— Да на кой чортъ тебѣ адьютантъ! Дура съ печи!

— Повеселиться сюда пріѣхалъ. Себя показать. Хочется такъ, чтобы свои, здѣшніе антроповскіе, понятіе обо мнѣ имѣли. Вотъ облаву надо устроить въ лѣсу для здѣшнихъ полированныхъ личностей… Посидѣлки мечтаю сдѣлать для простого народа на манёръ ассамблеи, какія при Петрѣ Великомъ были… То-есть на манеръ… потому тамъ тогда было невѣжество, и у насъ здѣсь теперь невѣжество. Все вѣдь это для меня дѣло… а одному за всѣмъ не угнаться, на все не успѣть. Опять-же вѣдь вотъ всѣ говорятъ, что и вообще для просвѣщенія крестьянъ надо что-нибудь соорудить. Адьютантъ нуженъ. Ѣхавши сюда, я такъ и разсчитывалъ.

— Брось, Капитонъ! и безъ адьютанта все устроимъ, — сказалъ лѣсничій. — Я тебѣ все устрою.

— Очень вамъ благодаренъ, Иванъ Галактіонычъ… Вы меня оживляете… Да-съ… Потому что вотъ этотъ стервецъ уѣзжать обратно въ Питеръ хочетъ. Я про барина…

Лѣсничій улыбался.

— Адьютантъ… — бормоталъ онъ… — И какъ это тебѣ взбрело на мысль генерала разыгрывать! Гдѣ ты нашелъ этого адьютанта? Какъ съ нимъ познакомился?

— Барина-то гдѣ нашелъ? А во французскомъ ресторанѣ… у господина Кюба… Онъ тамъ всегда сидѣлъ. Вѣдь онъ, Ивапъ Галактіонычъ, много на своемъ вѣку проѣлъ и пропилъ. Онъ при хорошихъ капиталахъ былъ, но промотался и верхнимъ концомъ да внизъ. Намъ даже за лошадей полторы тысячи долженъ остался, — разсказывалъ Самоплясовъ. — Полторы тысячи, какъ копѣечку, но эти деньги я ему ужъ простилъ, потому, что съ него взять-то? Взять нечего. А въ ресторанѣ этомъ самомъ, пока у него деньги были, онъ гулялъ на деньги… пиры задавалъ… Промотался когда — сталъ въ долгъ чертить. Ну, повѣрили немножко, да и перестали. Ну, что-жъ дѣлать? Покорился. Покорился, а въ ресторанъ-то все-таки ходилъ… Привычка… Ничего не подѣлаешь… А выгнать не смѣютъ. «Я, говоритъ, пріятелей поджидаю, съ которыми обѣдать буду». Да не у одного Кюба въ ресторанѣ задолжалъ, а въ нѣсколькихъ ресторанахъ. А самъ во всѣ эти рестораны ходилъ, сидѣлъ тамъ въ обѣденную пору или во время завтрака и ждалъ, не подвернется-ли кто изъ знакомыхъ да не угоститъ-ли его. И навертывались такіе, часто навертывались и угощали его по старой памяти, потому вѣдь и самъ онъ когда-то угощалъ! Тамъ такіе прогорѣлые господа очень часто по ресторанамъ сидятъ, Иванъ Галактіонычъ, сидятъ и ждутъ, какъ акулы, не удастся-ли что проглотить. Поняли?

— Да, понимаю, понимаю, — сказалъ лѣсничій, слушая Самоплясова, прихлебывая кофе со сливками и куря дорогую хозяйскую сигару.

— И удается-съ, когда знакомые гости въ подпитіи пріѣзжаютъ. Ну, брюхомъ вынесетъ, мамонъ потѣшитъ, три-пять рублей въ долгъ безъ отдачи сорветъ. На извозчика тамъ, что-ли… Дескать: деньги дома забылъ. И я самъ давалъ. Скажешь себѣ: «ну, ты, провались совсѣмъ! Гдѣ наше не пропадало». И даешь. Вотъ такимъ-то манеромъ я съ этимъ бариномъ, господиномъ Холмогоровымъ и познакомился въ ресторанѣ, когда онъ къ нашему столу подошелъ. Собственно говоря, я его и раньше зналъ, потому что еще при покойникѣ папенькѣ къ нему за деньгами ходилъ, по счету за лошадей получать. Зналъ я его, но казался онъ мнѣ всегда страшнымъ, потому усы такіе и глаза… А тутъ, вижу, ластится онъ, комплименты всякіе говоритъ — ну, и сошлись. Сошлись. и сдѣлался онъ у меня на манеръ какъ-бы адьютантомъ… Вездѣ при мнѣ… Вотъ и все…

— Прогони его, Капитоша, — тихо, но строго, сказалъ лѣсничій.

— Ну-у-у?! — протянулъ Самоплясовъ.