Наташа — по сравнению с одноклассницами и однокурсницами — долго себя соблюдала, как сказала бы незабвенная бабушка Марья Петровна. Та была происхождением из пермской деревни, староверка, иначе — кержачка, как говорили на Урале. Но испорченная, конечно, тем, что еще с тридцатых работала на комсомольских стройках, где подрастеряла многие отчие строгости и запреты. Но крутой старообрядческий нрав сберегла в первозданности. Бабушка говорила: не спеши, дочка, скверны-то этой успеешь еще наглотаться, захлебываться будешь. Над скверной Наташа, конечно, посмеивалась — бабушка сама не понимала, какие неприличные двусмысленные вещи говорит, — но что-то оставалось в ее голове, какая-то глухая заведомая неприязнь ко всему откровенному, плотскому.

Наташа потеряла невинность только в начале третьего курса, в сентябре, на картошке, вполне случайно, просто далеко зашла в танцах, обжиманиях и поцелуях, и деваться было некуда, не кричать же, не звать же на помощь, этого гордость не позволяла.

Этого своего кавалера больше в глаза не видела, в университетском коридоре при встрече отворачивалась и продолжала ощущать себя девственной. К несчастью, этот первый опыт привил ей еще большую неприязнь к плотскому, права была бабушка, и Наташа с головой ушла в занятия. И дружила только с той самой Женькой с журфака, соседкой по общежитию, — та вообще в свои двадцать один была старой девой, как о себе говорила. По прошествии времени, Наташа и самой себе не могла сказать с точностью — было тогда, в казенной комнате на не разобранной сырой кровати, на грубом шерстяном одеяле что-нибудь или ничего так и не было…

Наташа по впитанной с молоком матери, точнее, воспитанной бабушкой Марьей Петровной, дисциплинированности, никогда не знала счастья лени, но всегда старалась соответствовать всему прописанному, уставному, — даже вычитанному однажды в какой-то книженции гороскопу своего имени. Потому что, она знала, имя у нее счастливое, ласковое, в переводе с латыни — родная. Именины Натальи соответствуют дню уборки овса, и она исправно варила в этот день овсяный кисель. Она знала, что Наталья всегда любит быть на виду, шалунья, и Наташа была такой, всегда во всем первая, заводила. У Натальи буйный ум, склонный к обобщениям и анализу — конечно, как же еще, отсюда любовь к науке, даже к статистике, и к чтению психологических детективов, — Наташа почитывала всякую нынешнюю чушь, лежа на даче в гамаке, когда время было и погода располагала. А так, в дождь, — пасьянсы на веранде.

Наталья обычно замуж выходит рано, и действительно, вышла за своего тогда еще старшего лейтенанта, единственного настоящего мужа, в двадцать четыре — поздно что ли. Обладая характером живым и веселым, охотно принимает гостей в своем доме. Бывали и гости, особенно в аспирантские годы, когда в зоне В московского университета имени Ломоносова в общежитии получила отдельную комнату; но в поздние годы реже, по праздникам, потому как только одна дочь подросла — тут уже вторая. К тому же шумных мужниных и глуповатых товарищей не слишком жаловала — офицерье, хоть и сама была из семьи военного. По гороскопу Наталья знает себе цену и самолюбива — это про нее; чтобы соответствовать этой заповеди старалась обиды долго не забывать, но подчас забывала не забывать, была отходчива. Хотя всякие пустяки, несправедливые и колкие замечания в свой адрес, подолгу ее грызли, — была ранима.

Как у всякой взрослой дамы, у Наташи были, конечно, свои секреты. Но подчас, в минуты хандры, ей казалось, что секреты эти какие-то хлипкие, мещанские, без романтики. Вот ее подругу Аллу муж всякий год отпускает отдыхать одну — по туру. И прошлым летом на Адриатическом море, в Хорватии, у той был роман сразу с двумя немцами: то есть буквально одновременно, так и отдыхали втроем. У другой подруги был постоянный любовник — известнейший актер, правда, некрасивый, толстый и лысый, но веселый и богатый.