|
У другой подруги был постоянный любовник — известнейший актер, правда, некрасивый, толстый и лысый, но веселый и богатый. И муж знал об этой связи жены, молчал, играл с актером в шахматы, брал у того за проигрыш контрамарки на премьеры и на просмотры в Дом кино. У третьей, хорошо устроенной, муж — пластический хирург, доктор наук, — был как бы еще и второй муж, воздыхатель со студенческих лет, и вся ее женская жизнь была один сладкий головокружительный слалом, пусть подчас и утомительный: один ребенок от одного, другой — от другого. Даже у горбоносой, мужеподобной ее маникюрши Зои — грудь, правда, хорошая, Наташа завидовала, — был какой-то перезрелый студент, который со стипендии приходил с цветками и шампанским, отчего и начинался у той время от времени со студентом загул, уже на Зоины, конечно, деньги… И только у Наташи ничего подобного не было.
Полковник, даром что добр, в отношениях половых был строг и ревнив, от себя не отпускал, отдыхать — только вместе, какой там одной в Хорватию; да Наташа и сама, наверное, на третий день уже потратила бы все деньги на международные звонки: как там девочки. Нет, конечно, за ней ухаживали, но все это была одна платоника. Ну, разве что недавно на кафедре она отдалась своему аспиранту, московскому грузину из Боржоми, его напору не было никакой возможности противостоять; потом ходила неделю, как в воду опущенная. Аспиранту сказала твердо: — Запомни, этого не было ни-ког-да! И к тайному Наташиному разочарованию аспирант оказался способным — всё запомнил. Ну, то есть забыл. Но, напротив, в минуты подъема и радости собой, Наташа вспоминала свои годы до замужества, так она это называла, и ей становилось весело: нет, ничего в жизни она не упустила, построила дачный дом, вырастила сад, воспитала двух хороших дочерей, ее кандидатскую выпустили отдельной брошюрой. И, как у каждой настоящей женщины, у нее было прошлое. И иногда, вспоминая все это, окидывая мысленным взором свою биографию, она ощущала себя чуть не триумфаторшей, настоящей дамой, прошедшей по жизни четким печатным шагом, как на параде. А прошлое у Наташи действительно было. Начать с того, что однажды, когда она была еще девушкой, она получила предсказание.
Глава 4. ПРЕДСКАЗАНИЕ
Это случилось, когда она приехала к родителям на каникулы, — бабушки Стужиной уже не было в живых, и в случае чего посоветоваться Наташе стало уж не с кем, — между вторым и третьим курсом. Наташа, конечно, еще не знала тогда, что это лето — последнее лето и ее юности, и родительского дома — ранней зимой умрет отец, который всегда так баловал единственную дочь. Именно потому, что это лето оказалось последним, сейчас все и помнилось до каждой милой подробности. До запаха перегретой пыли на их улице Маяковского, до россыпей земляники вокруг столба — двадцать минут на электричке, — отмечающего границу Европы и Азии. До сарафанчиков с фестонами, которые бывали на ней и на Нельке, ее подруге с первого класса, когда они по вечерам отправлялись гулять в сквер у гостиницы Большой Урал — дразнили за эти фестончики друг друга Маша с Уралмаша. До сводящей ноги ледяной воды в Шарташе — несмотря на жару за тридцать, нередкую для Урала; до строчек одного модного тогда в городе поэта из Политехнического Я сяду в трамвай номер десять, Доеду на Ленина пять, даже до горчинки холодного пива «Исетское», которое они пили с ребятами из их школы, теперь тоже студентами, — не поступивших призвали в армию, — в кафе, носившем такое же, что и пиво, имя. Мальчики, впрочем, теперь держались с ними настороженно, восхищенно, почтительно. Что ж, Нелька была будущая артистка, со второго раза поступила в театральное училище. А Наташа и вовсе обреталась нынче в столице, и, шутка сказать, училась в Московском университете на историческом — туда и поступить-то невозможно… Наташа и Нелька важничали, строили из себя девушек высшего общества, никто и не думал за ними ухаживать, одни умные разговоры, это было и досадно, и смешно, а вот теперь вспоминалась уже как нечто восхитительное, потому, наверное, что никогда-никогда больше не повторится. |
