— Видишь ли, дорогая, — продолжал Джон, — еще до того, как Чарлз объяснил мне, что произошло в оранжерее, я уже знал, что ты любишь меня. Я узнал это, когда почувствовал, как твои губы отвечают моим, когда я держал тебя на руках. Я понял, как много потерял, каким глупцом был, когда сомневался. Я мог бы взять тебя тогда и ты любила бы меня, но я испугался собственной страсти, испугался неистовства своих чувств. Я хотел, чтобы ты пришла ко мне по своей доброй воле, сказала бы мне, что ты моя, так же как я твой. Но уверенность в твоей любви разбила цепи, которые я носил всю жизнь. Я стал мужчиной в тот момент, Энн, мужчиной, которому ты нужна и который не стыдится требовать для себя… свою женщину. Посмотри на меня, Энн. Посмотри и скажи, что ты любишь меня.

Джон замолчал. И Энн чувствовала, что его воля подчиняет себе ее волю. Она знала, что принадлежит ему, и знала, что выбора у нее нет. Ее сердце колотилось, она стала слабой и беспомощной, полностью в его власти. Она трепетала, но не от страха.

Очень медленно она подняла взгляд и посмотрела в его глаза. В них светилась бесконечная нежность и сила страсти, и огромная любовь. Ее губы зашевелились, но произнести ничего не смогли.

— Скажи мне то, что я хочу услышать… скажи, моя дорогая!

Это был приказ — и она подчинилась.

Наконец она сказала голосом дрожащим и прерывистым, и таким тихим, что едва можно было расслышать: — Я… люблю тебя… Джон.

Последний барьер рухнул. Время остановилось. Какой-то миг, показавшийся им вечностью, они смотрели друг другу в глаза, затем с возгласом победителя Джон привлек ее к себе.

Она ощутила, что невыразимое торжество окутало их, и с рыданием совершенного счастья прижала губы к его губам.