Мышкин вошел в кабинет уверенно, будто не был задержанным, а, скорее, напротив, явился с жалобой. Коренастый, громоздкий, лицо помятое, с тяжелыми веками, пересеченное крупными морщинами, но глаза молодые, ясные, хотя одно с ледяным бельмом. Серьезный, конечно, мужчина, очень опасный, но про это подполковник давно знал.

— Садись, Харитон Данилович, — пригласил Гаркави. — В ногах правды нет.

— Благодарствуйте, гражданин начальник.

— Курить будешь?

Мышкин взглянул исподлобья, с пониманием.

— И за это спасибо.

Подполковник угостил его «Золотой Явой».

— Надо же, — удивился Мышкин. — И я их курю. Ваши ребята отобрали.

— Правила для всех одинаковые, Харитон Данилович… О чем хочу спросить. Картина преступления ясная, не в этом дело. Непонятно другое. Мы с тобой пожилые люди, чего нам баки друг другу крутить. Зачем ты поперся в этот притон? Солидный человек, вполне обеспеченный материально, почти женатый. У вас три магазина, точки торговые, землицы, слышал, прикупаете. Дом — полная чаша. А в этой «Гвоздике» одна шушера вьется. Чего ты там потерял?

— Бес попутал. Выпимши был.

— Это не ответ, Харитон Данилович. Я тоже выпимши бываю. Ляжешь с сигареткой возле телика, пивко под боком, внучок на пузо сядет — хорошо! А тебя, выходит, на молоденькое мясцо потянуло?

— Выходит, так. — Мышкин как бы смутился, прятал глаза. — Я ведь, Семен Васильевич, плохо помню, что произошло. Все в тумане. Сидел, вроде никого не трогал, ну, может, за дамочкой поухаживал… А этот на меня кинулся, здоровенный такой бугай. Чуть ухо не оторвал. Да их там целая куча, в клочья бы изорвали. У них железки всякие и стволы в карманах. Видно, Господь уберег. Как кружкой махнул — уж не помню. Не повезло хлопцу, просто не повезло.

— Все правильно излагаешь, — Гаркави кивнул одобрительно. — От суда откупишься задешево. Да при ваших с Тарасовной капиталах, полагаю, не дойдет до суда. Мелочевка… Но ведь есть другой суд. Парень на Алихмана работал, Алихман не простит.

Мышкин едва заметно улыбнулся, промолчал. Гаркави вздохнул.

— Ладно, это меня не касается… Но вот гляди, Харитон Данилович, мы одни с тобой, ничего не записываю, жучков нету, признайся по-дружески. Дальше этих стен никуда не пойдет. Зачем убил? Ведь кто ты и кто он.

— А кто я? — удивился Мышкин. Подполковник надул толстые щеки и глаза сожмурил в приятные щелочки.

— Не стоит, Харитон. У нас дружеский разговор, не допрос. За новыми ксивами прошлое не спрячешь, уж поверь. Документы у тебя чистые, сработаны на совесть, я проверял. Хоть на экспертизу посылай. Геологоразведчик, экспедитор, охотник, бродяга — может, все итак. Может, ты вообще самый честный человек, каких я встречал за всю жизнь. Не спорю. Верю. Но ведь и я, Харитон, недаром хлеб жую, общаясь с вашим братом. У тебя, Харитон, не в документах, на лбу клеймо. Такое клеймо не сотрешь, чересчур ярко горит. Для тебя такие, как Витек, вечная ему память, на один щелчок забава. Но это раньше было, в прежние времена. Нынче по-другому обернулось. Ты в глухом схороне, а они, Витьки эти самые, правят бал. Разве я не прав?

Мышкин затушил окурок в чугунной пепельнице.

— Сложно говорите, гражданин начальник. Не пойму, куда клоните?

— К тому клоню, что смута на дворе, — подполковник ухмыльнулся. — А в смуте трудно угадать, кто кому друг, а кто враг. Подумай, Харитон.

— Вы мне что же, сговор предлагаете?

— Почему бы и нет? С Алихманом тебе в одиночку не сладить, а я, глядишь, подмогну при нужде.

— Ошибаетесь, Семен Васильевич. Мне Алихман-бек дорогу не перебегал. Он оброк положил, мы исправно платим. Весь город платит, у меня претензий нету.