— Вы от Егорки? — робея, спросила.

— Не думай об нем, девушка, думай об своей судьбе. Тебя уневолил враг рода человеческого, разве не знаешь? Кто служит ему, тот проклят землей и небесами, зверями и людьми.

— Ой как страшно, — сказала Анечка. — Но я ему не служу.

— Ты видела, как озорник и мучитель убивал невинную, старую женщину. А кто видел и не вступился, тот хуже, чем слуга. Он соучастник, нет ему спасения. Понимаешь меня, девушка?

Быстрота ее речи и блеск глаз заворожили Анечку, и ладошку цыганка не выпускала, держала, как в тисках, кажется, через эту ладошку проникла в Анечкину душу.

— Кто вы? — пролепетала она. — Зачем пугаете? Как я могла спасти Прасковью Тарасовну, если у меня силы отнялись? Их же двое было, и они мужчины. Я сама чудом спаслась.

— Кто они, знаешь? Где живут, знаешь?

Анечка оглянулась на двух топтунов, которые покуривали неподалеку, не сходя с асфальта. Прошептала:

— Да, я узнала. Потом узнала. Одного зовут Вадик Петрищев, кличка у него «Дырокол», а второго Семен Зубанов. Они оба из дружины Рашидова, оба в большом почете.

— За что ее убили?

— Заставляли какие-то бумаги подписать, она не хотела. — От тяжкого воспоминания на Анечкиных глазах вспыхнули слезы. — Вы Егорке передайте, она легко умерла. Не надо ему правду говорить.

Цыганка выпустила ее руку и как-то обмякла. Анечка поняла, что она уже узнала от нее все, что хотела, и сейчас уйдет, исчезнет в парке. Заторопилась, глотая слезы:

— Вы же так ничего мне не сказали. Где Егорка? Как он? Когда вернется?

— С чего ты взяла, что я знаю твоего Егорку?

— Но как же! — Анечка изумилась. — Вы же расспрашиваете об его матери.

— Не для себя, — ответила цыганка. — По просьбе другого человека. Ступай, девочка. Уведи дуболомов. Вон они уже косятся.

Ваня и Боня действительно подступили поближе, заинтригованные. У них была инструкция, не позволять Анечке разговаривать с незнакомыми людьми. Но к какой категории отнести сидящую под кустом ведьму в цветном наряде? К незнакомым людям или к болотным видениям? Ваня и Боня оказались в умственном тупике и вполне могли связаться по мобильному телефону со своим начальством для получения дополнительных указаний. Тем более что для Вани и Бонн, как для тысяч их лобастых Двойников, мобильный телефон был такой же любимой игрушкой, как пистолет, и они пользовались любым подходящим случаем, чтобы поднести его к уху.

— Кто бы ни был ваш человек, — Анечка затосковала. — Пусть передаст, пожалуйста, Егорке, что я его жду. Я очень сильно его жду.

— Такая уж наша бабья доля, — посочувствовала цыганка.

— И еще, пожалуйста… Если ему кто-то что-то про меня наплетет нехорошее, пусть не слушает. Я ему верная. Я ему до гроба верная.

— Крепко сказано, — одобрила цыганка. — А как же?..

— Это все ерунда. Это насильно. Это не считается.

Женщина кивнула с улыбкой.

— Расскажу все как есть, девочка. Ступай с миром.

Хакасский ждал важного гостя из Москвы — Симона Зикса. Тот приезжал ежемесячно с инспекцией от старика Куприянова и редко оставался доволен. Угодить ему было почти невозможно, но приходилось лезть из кожи, потому что от его доклада зависело дальнейшее субсидирование программы. По правде, Хакасский на дух не выносил этого лощеного, циничного янки, полагающего, что в России годятся даже такие способы управления, как на Берегу Слоновой Кости. Не просто полагающего, верящего в это, как в Бога. Симон изображал из себя высоколобого интеллектуала, будучи на самом деле мелким, примитивным цереушником.