— Хочу умереть, — пролепетала Аня. — Зачем вы меня мучаете? Убейте меня.

— Не надо умирать, — сказал Мышкин. — Тебя Егорка ждет.

Анечка его не услышала, опять мгновенно отключилась.

— Что с ней? — спросил Мышкин у Розы Васильевны.

— Наркотическая кома. Ничего, оклемается. Над ней хорошо потрудились, но девка молодая, справится. Она внутри чистая…

Мышкин внезапно резко обернулся к Лопуху:

— Этого зачем привел? Куда его теперь?

— Не волнуйся, хозяин. Мишаня не продаст. У него с ними свои счеты. Они его Говноедом прозвали.

— А он не Говноед?

— Я сейчас встану, — подал голос Мишаня, — и так тебе врежу, дед, из ушей повытекает. Тогда поймешь, кто есть кто.

— Грозный, — Мышкин подмигнул Лопуху. — Ладно, перекантуемся до утра, там все равно уходить. Тебя вроде Леонидом кличут?

— А то вы не знаете? — ответил Лопух.

Часть пятая

По факсу доктор получил депешу, что в «Медиум-банк», где у него был открыт счет, прибыл ценный груз из Мюнхена на его имя. Генрих Узимович не усомнился в достоверности сообщения. Не он один, все мало-мальски значительные люди Федулинска — бизнесмены, брокеры, бандюки — заключали сделки и вели дела исключительно через столичные кредитные организации. В местном «Альтаире» — банке, хиреющем на глазах, хранили свои скудные гробовые сбережения лишь безголовые федулинские граждане да еще, естественно, подведомственные Монастырскому службы, вроде жилищных стройконтор и коммерческих магазинов; Гека Андреевич в тесной компании не раз уже бахвалился, что весь капитал давно слил за кордон и вот-вот, по примеру юного экс-премьера Кириенки, объявит сам себе загадочный дефолт.

Заинтриговало другое. Всего неделю назад он провернул очень выгодную валютную спекуляцию, поставил в известность немецких коллег и в ближайшее время не ожидал оттуда никаких важных поступлений. Что бы это могло быть? «Медиум» просил немедленной визы на грузе, письменного подтверждения в получении. Это тоже необычно. Уж не бомбу ли — ха-ха! — ему прислали, которая тикает на весь дом и того гляди взорвется? Звонить бесполезно, по телефону о таких вещах говорить не будут. Дурной тон. Всем известно, каждый междугородный телефонный разговор регистрируется сразу в трех местах.

Полдня ломал себе голову, потом позвонил Хакасскому и сообщил, что вынужден отлучиться, возможно, до завтрашнего утра. Разумеется, ему не нужно столько времени, чтобы уладить вопрос с банком, но он решил, что раз уж выпала оказия, не грех оттянуться в арбатском шалмане «Невинные малютки». Среди этих малюток была одна, Галочка-Пропеллер, которая второй год при каждой встрече доставляла ему поистине райское наслаждение. Молоденькая хохлушка из Мелитополя, прибывшая в Москву за нелегким женским счастьем, седьмым чувством угадала все его сокровенные желания и выполняла их беспрекословно и на самом высоком уровне. Честно говоря, федулинская манекенщица Натали, нынешняя пассия Шульца-Степанкова, в сексуальном отношении в подметки не годилась своей московской товарке — дерзкая, упрямая, вечно чем-то недовольная. Что в ней единственно и было доброго, так это ее сиськи, не вмещающиеся в обе руки, и роковые, вспыхивающие зелеными изумрудами глаза. Нет, чего Бога гневить, Натали доктор тоже любил, не зря отдал ей Андрея Первозванного, но душевно больше тянулся к хохлушке Галочке, в чьих нежных ручонках обычная двухвостая плеточка превращалась в орудие мучительной, сладостной, незабываемой пытки. Только с ней, с синеглазой шалуньей, у постаревшего Генриха Узимовича, бывало, случалось по два оргазма одномоментно. Он не раз уговаривал Галочку переехать в Федулинск, сулил трехкомнатное гнездышко (в городе полно освободившейся жилплощади), богатый пансион и прочее, но тут любезный Галчонок делался почему-то неуступчив.