Малкович подмигнул.

— Не вешай нос, дружище. Лично я только что сюда прибыл — так что просто намереваюсь насладиться бесплатным цирком. Только и всего…

Курран в ответ на подмигивание Марковича, помрачнел — он то здесь был уже давно и мог попасть в число тех, кого сделают крайними. Похоже, на пешаварской точке предстояли веселые деньки.

От военного аэродрома в окрестностях Исламабада, столицы страны и до цели — города Пешавар пришлось ехать на той же самой машине. Здоровенный семиместный джип Шевроле хотя и проглатывал все неровности местных дорог играючи — но выделался в местном транспортном потоке, преимущественно состоящем из разукрашенных как новогодние елки грузовиков-бубубахаек и старых автомобилей, преимущественно британских, пятидесятых шестидесятых годов выпуска, как слон в степи. Открытых вооруженных провокаций против американцев еще не было — но это не значило, что она не могла состояться сейчас. А больше провокаций следовало бояться обычного вооруженного налета с целью грабежа. Оружия в стране было много, народ жил бедно, а грабеж, тем более грабеж иноземца рассматривался не как преступление, а как достойное мужчины и заслуживающее уважения деяние…

Несмотря на то, что по дороге на базу все смеялись и шутили, сейчас в машине царило молчание. Маркович сосредоточился на дороге — дорога была скверная, еще и забитая транспортом, да еще и водители местные права большей часть покупали, а то и вовсе без прав ездили — секундного замешательства вполне могло хватить для автокатастрофы. Курран лихорадочно вспоминал — что же он такого сделал, что на него наслали проверку из Вашингтона и в порядке ли у него дела. А дела были совсем даже не в порядке. Пешаварская станция была «боевой», то есть работала в условиях, близких к тем, в каких еще УСС работала в Третьем рейхе и оккупированных немцами странах. Это была даже не московская станция — московская станция работала хоть и под постоянным прессом советского КГБ — но все же в мирной и цивилизованной стране. А тут шла самая настоящая война, до нее было — пара часов пути на машине до границы. И то, что в самом Пакистане войны пока не было, не делало работу здесь менее опасной. А во время войны за каждой бумажкой не набегаешься. Ну как, скажите, оформлять выдачу денег агенту, если агент и расписки то написать не может, потому что не умеет писать? А ведь если дана команда — любое лыко в строку поставят.

Что же касается «варяга» — то он спокойно сидел на заднем сидении и рассматривал пейзажи, проносящиеся за окном — нищая, в основном вручную возделываемая земля, убогие хижины батраков — вся земля принадлежала местным феодалам, изрыгающие черный дым, еле преодолевающие подъемы бурубахайки — на грузовиках здесь ездили до тех пор, пока они не начинали разваливаться на ходу, а как начинали разваливаться — разбирали на запчасти и ставили их на другие, едва дышащие на ладан машины. За все время поездки он не произнес ни слова.

В Пешавар въехали уже когда темнело. Этот город, еще десять лет назад бывший обычным провинциальным зачуханным городишком, сейчас преображался на глазах. Он разрастался — как раковая опухоль, потому что большинство афганских беженцев — их поток не иссякал и на седьмой год жестокой войны — селились именно здесь. Он рос не только вширь, прирастал не только нищими язвами лагерей беженцев — в нем шло и вполне нормальное жилищное строительство. В этот город вкладывали деньги — американцы, делающие здесь долговременную базу для войны против СССР, представители ближневосточных государств — эти давали деньги «на джихад», на «священную войну», а одним из способов их отмыть не нарушая законов шариата, был вложить деньги в строительство, афганская диаспора, живущая сейчас в десятках государств мира.