— И это правильно. — На лице вождя появилась улыбка. — Насколько я помню, товарищ Сергеев, вы у нас большой специалист по Северороссии.

— Служил полпредом при дворе самопровозглашенного короля Зигмунда, — ответил Павел.

Он уже понял, что Сталин знает о нем все и лишь мягко подводит его к некоему новому поручению, похоже, связанному с Северороссией. Сердце Павла снова наполнилось радостью. «Снова бой, — взволнованно думал он. — Закончить то, что не удалось двадцать лет назад. Какое счастье!»

— Да, — проговорил Сталин, будто только что узнал об этом. — Значит, у вас есть и дипломатический опыт. Это очень хорошо. У товарищей в Политбюро сформировалось мнение, что проблему Северороссии пора решать самым кардинальным образом. Что вы думаете об этом?

— Согласен с мнением Политбюро, — сообщил Павел.

Ему с самого начала казалось, что Сталин играет с ним в какую-то игру, разговаривает словно с маленьким ребенком, не понимающим, да и не способным понять замыслов и поступков взрослых. Но Павел подавил возникшее чувство обиды и весь обратился в слух, понимая, что сейчас ему скажут нечто очень важное.

— Это хорошо, — ухмыльнулся вождь. — Я думаю, нам потребуется ваш опыт. Что бы вы сказали, если бы мы предложили вам поработать в аппарате наркомата иностранных дел, под личным руководством товарища Молотова?

— Постараюсь оправдать ваше доверие и доверие партии, — произнес Павел.

— Очень хорошо, — снова улыбнулся Сталин. — Я полагаю, вы сейчас пройдете с товарищем Молотовым и обсудите ваши задачи на время пребывания в Берлине.

— В Берлине?! – От удивления Павел повернулся к Сталину.

— Конечно, — как нечто само собой разумеющееся, произнес Сталин. — Завтра днем вы выезжаете в Берлин, чтобы занять там должность помощника атташе по культурным связям. О семье не беспокойтесь. Товарищ Молотов позаботится о переводе ваших дочерей в Москву.

Павел еще раз взглянул в тигриные глаза вождя, и животный страх потек по его позвоночнику. Он понял, что свои знания не должен раскрывать этому человеку никогда, ни при каких обстоятельствах.

Следуя по коридору за Молотовым, Павел думал: «Вот оно, свершилось. Двадцать лет, двадцать долгих лет отчаяния, непонимания, надежд, я ждал этого. Я думал, что Сталин тогда просто убрал меня с глаз долой и забыл. Нет, наш вождь не забывает никого и никогда. Он помнил, что я сказал ему в двадцать втором. Он вывел меня в резерв. Был неподходящий момент, и он просто убрал меня в патронташ, как убирают неиспользованный патрон по окончании боя. Но сейчас предстоит новая схватка, и меня вспомнили. И опять вставили в обойму. Скоро настанет моя очередь для выстрела. Я не промахнусь, товарищ Сталин. Верьте в меня».

Неспешно пакуя чемодан в номере швейцарского пансионата, Алексей размышлял: «Времени осталось мало, чертовски мало. Еще четыре месяца, и вся Европа превратится в единый театр военных действий. Господи, почему я не помешал этому?! Зачем ты забросил меня в этот мир? Ведь с моими знаниями я мог многое предотвратить, избежать стольких жертв, помочь построить миллионам прекрасную, богатую, свободную жизнь, но не сделал и сотой части возможного. Да и то, что мне удалось, сейчас под угрозой. Вот уже скоро год, как я, министр иностранных дел Северороссии, кричу, ору, убеждаю, умоляю людей позаботиться о своей безопасности, сплотиться перед лицом надвигающейся войны, которая легко может лишить их свободы, достатка, да и самой жизни, а в ответ слышу лишь какое-то невнятное блеяние. Мои построения строго логичны. Я предлагаю союзы, сулящие исключительно взаимовыгодное сотрудничество, но… Почему они вечно полагаются на авось? «Бог помилует» — так сказал мне министр иностранных дел Литвы Урбшис.