— Можно и про дело поговорить. И новости не самые хорошие, командир. В Ровно три дня назад были повешены пять наших парней из центрального провода ОУН.

— Как повешены?

— А ты не знаешь, как вешают? Или не знаешь за что?

— Это из-за казни двух гестаповцев?

— Да. Сотрудников СД казнили люди из ОУН. И двое их них были арестованы и признались в содеянном.

Боровец понимал, что все это совсем не ко времени. Но его интересовали переговоры.

— Что у тебя с немцами? — спросил генерал-хорунжий. — Ты смог добиться встречи с Кохом?

— Да. Наши в Ровно вышли на гаулейтера Украины Коха. И он принял меня.

— Что же ты сразу не сказал, полковник?

— А что говорить? Я не привез тебе оружия.

— Но как он тебя принял?

— Холодно. Этот немец все еще верит в гений Адольфа Гитлера. Говорил о торжестве арийской идеи и окончательной победе. Словно и не слышал ничего про Курск.

— Но ты рассказал ему о наших планах?

— Да. Я рассказал ему о возможности создания в лесах полноценной украинской армии.

— И что он?

— Поначалу высказался отрицательно. «Только немецкие руки могут держать оружие. Или те, кто служит немцам»!

— Иными словами желает и далее обострять конфликт? Но это создаст мощный антинемецкий фронт у него в тылу!

— Потом Кох несколько смягчился в оценках, друже. Сказал, что будет думать и советоваться. Но не уверен, что из этого хоть что-то выйдет, друже краевой. Да и союз с немцами…

— Иван! Хоть ты не начинай! У нас нет боеприпасов! А у советов их сколько хочешь. Большинство наших людей имеют советское вооружение. Я в 1942-ом только ради этого вел с ними переговоры! Знаешь, сколько грязи на меня вылили люди из ОУН (Б). Как только не называли. А сейчас я пробую получить оружие у немцев.

— Советы с нами после Курска разговаривать не станут.

— Верно! Но немцы должны понять, что создание украинской армии и её вооружение в их собственных интересах.

— Но говорить нужно не с Кохом. Этот человек на контакт не пойдет, друже. Фанатик!

— У нас нет иных выходов, Иван. А у меня растет численность боевых отрядов. Вот только что был куренной Ждан. У его полка половина с деревяшками вместо винтовок! Он требует оружия. А боеприпасы? Даже у «Першой варты» их по сто патронов на винтовку. Гранат почти нет. Боеприпасов для советских ручных пулеметов ДП по два диска. Для захваченного немецкого МГ 42 ничего нет. Снарядов для пушек нет.

— Но наши ведут переговоры с венграми. Они готовы обменять на продовольствие и винтовки, и пулеметы, и боеприпасы к ним.

— Слишком дорого просят венгры. Иван. Да и то количество, что они нам предоставят — это слишком мало. А вот немцы могут нам дать все. Знаешь, сколько они потеряли в курском наступлении? Да тысячной части хватило бы нам для войны в течение года! А ныне все это в трофеях у красных. Неужели они ничего не понимают?

— Я пробовал объяснить, друже краевой. Немцы хотят, чтобы мы активизировали борьбу с красными партизанами.

— Мы это сделаем!

Полковник достал из принесенной папки лист бумаги.

Боровец взял его и прочитал:

«Бий кацапа-маскаля, гони його звідсіля!»

— Что это?

— Листовка. Кох желает, чтобы мы распространили это как можно шире.

— Это совсем не ко времени, Иван. Где сейчас эти кацапы-москали? Мы призываем людей в наши ряды для борьбы с немцами! А мы им кацапов сунем.

— Но ты сам понимаешь, что Кох если и даст нам оружие, то только для борьбы с красными.