Кэролайн Кепнес. Провидение
Правда, мы будем уродами, отрезанными от мира; но благодаря этому мы еще более привяжемся друг к другу. Мэри Уолстонкрафт Шелли, «Франкенштейн, или Современный Прометей»
Нашуа
Джон
Я бринез Педро на День благодарения и завтра должен вернуть его в школу. «Бринез» – такого слова нет. Надо говорить «принес». Но мне нравится, как оно звучит, будто ты замерз и звонишь в звонок. Бррринеззз. За то, что говоришь внутри себя, никто тебе поджопник не даст, даже собственная мама. Моя сейчас помешивает соус к спагетти на плите и укоризненно качает головой. – Убери из моей кухни эту крысу, – говорит она. – Педро не крыса, – возражаю я. – Он – хомяк. Мама не уступает. – Кем бы он ни был, в моей кухне ему не место. И я не собираюсь повторять, Джон. Убери отсюда эту тварь. Немедленно. Она всегда говорит про кухню: моя кухня, точно так же, как папа говорит про телевизор: мой телевизор, а про кресло – мое кресло. Моя единственная территория – спальня. И, наверное, сарай, но он в лесу и, строго говоря, стоит на участке миссис Керри. Все остальное в доме принадлежит родителям. Выношу Педро на улицу, к качелям, хотя для них я староват. Бедняга дрожит. – Перестань, малыш. Ты же из Нью Гэмпшира. Справишься. По правде говоря, я не знаю, здесь ли родился Педро. Может, он появился на свет на Бермудах, а сюда его привезли морем. А вот моя родина здесь. Я родился в больнице Дерри, возле Нашуа. За три дня до Кэррига Беркуса. Иногда, когда он дает мне леща, я думаю: как же мы оказались в больнице в одно и то же время? Представляю, как мы – два новорожденных – лежим в соседних кроватках. Как наши папы машут нам. В каком то смысле мы были одинаковые. И, может быть, нас даже нельзя было различить. Сейчас мы – противоположности. Кэрриг – спортсмен. Один из тех парней, у которых куча приятелей. Его жизнь – компании, пиво, девушки. Он отпускает шуточку, и все хохочут. Он знает, как разговаривать с людьми, как им понравиться. В прошлом месяце его фотография висела в витрине «Роллинг Джек», спортивного магазина в торговом центре. Кэрриг – СПОРТСМЕН МЕСЯЦА. А я – никто месяца. Хлоя даже засмеялась, когда я поделился с ней этой мыслью. – Вот и хорошо, – сказала она. – Самое худшее, когда пик карьеры приходится на школу. Хлоя всегда говорит то, что надо, что то приятное. Вот ее фото в витрине какого нибудь другого магазина я представить могу. Хотя ей об этом никогда не скажу. Это точно. Завтра снова в школу, а значит, я снова ее увижу. Хлою которая пахнет как печенье. Так я называю ее про себя. Каждый раз, когда мама печет печенье – неважно какое, овсяное с изюмом, шоколадное или карамельное, – оно пахнет, как Хлоя. Хлоя которая пахнет как печенье не смеется надо мной. На ланче она садится со мной за один столик, хотя другие девчонки подшучивают над ней, а парни говорят, что она зря тратит время на педика. Хлоя терпеть не может это слово. Говорит, что после окончания школы будет жить в Нью Йорке, где так никто не выражается. Она считает, что у ребят в нашей школе ни ума, ни сердца. Зато Нью Йорк – это как «Улица Сезам» для взрослых, люди там душевные, и каждый может быть тем, кем хочет. На этой неделе Хлоя ездила туда на День благодарения. Родители возили ее посмотреть парад. Она видела все эти громадные шары, уже сдувшиеся, сморщенные и лежащие на земле. Всю неделю мы переписывались. Хлоя говорит, что мне бы Нью Йорк понравился.
Знаешь, он настолько больше Нью Гэмпшира, хотя на самом деле меньше. Понимаю, Хлоя. Я бы и сам хотел там побывать. |
