Тогда она сама сделалась врагом сансерских дам. Дошли даже до того, что вообще стали отрицать ее превосходство, впрочем весьма относительное, ибо оно только подчеркивало чужое невежество и не прощало его. Когда все горбаты, - стройная фигура кажется уродством; поэтому на Дину стали смотреть как на урода и существо опасное, и вокруг нее образовалась пустота. Удивленная тем, что, несмотря на ее предупредительность, дамы заезжают к ней очень редко и лишь на несколько минут, Дина спросила г-на де Кланьи о причине этого явления.
- Вы слишком выдающаяся женщина, и другие женщины любить вас не могут, - ответил прокурор.
Господин Гравье, к которому бедная покинутая Дина обратилась с тем же вопросом, заставил бесконечно себя просить и наконец сказал:
- Но, моя красавица, вы не довольствуетесь тем, что очаровательны, вы - умница, образованная, вы много читали, вы любите поэзию, вы музыкантша, вы восхитительно владеете разговором. Женщины не прощают стольких преимуществ!..
Мужчины говорили г-ну де ла Бодрэ:
- Ваша жена выдающаяся женщина, вы должны быть очень счастливы.
И в конце концов ла Бодрэ сам стал говорить:
- Моя жена выдающаяся женщина, я очень счастлив, - и т, д.
Госпожа Пьедефер, возгордившись успехами дочери, тоже позволяла себе изрекать фразы вроде следующей:
- Моя дочь выдающаяся женщина! Она написала вчера госпоже де Фонтан то-то и то-то.
Кто знает свет, Францию, Париж, разве не согласится, что множество знаменитых репутаций создалось подобным образом?
По прошествии двух лет, к концу 1825 года. Дину де ла Бодрэ обвинили в том, что она оказывает гостеприимство только одним мужчинам, и вменили ей в преступление ее отчужденность от женщин. Всякий ее поступок, даже самый невинный, подвергался обсуждению и кривотолкам. Пожертвовав чувством собственного достоинства, насколько это возможно для воспитанной женщины, и пойдя им навстречу, г-жа де ла Бодрэ допустила большую ошибку, ответив одной лжеприятельнице, явившейся оплакивать ее одиночество:
- Лучше пустой стол, чем стол с пустой посудой. Эта фраза произвела ужасающий эффект в Сансере и впоследствии была безжалостно обращена против самой Сафо из Сен-Сатюра, когда сансерцы, видя ее бездетной после пяти лет замужества, стали глумиться над маленьким ла Бодрэ.
Чтобы понять эту провинциальную шутку, нужно напомнить тем, кто его знал, герцога д'Эрувиля, о котором говорили, что он самый храбрый человек в Европе, ибо отваживается ходить на жиденьких своих ножках; уверяли также, будто он кладет себе в башмаки свинец, чтобы его не сдуло ветром. Г-н де ла Бодрэ, человечек с желтым и почти прозрачным лицом, годился бы в первые камергеры при герцоге д'Эрувиле, если бы этот обер-шталмейстер Франции был по крайней мере великим герцогом Баденским. Г-н де ла Бодрэ, у которого ноги были так тонки, что он из приличия носил накладные икры, бедра были не толще предплечий нормально сложенного человека, а туловище довольно явственно напоминало майского жука, служил бы постоянным утешением для самолюбия герцога д'Эрувиля. Во время ходьбы маленький винодел частенько водворял на место вертевшиеся на голенях накладные икры, не делая из этого ни малейшей тайны, и благодарил тех, кто указывал ему на сию маленькую неисправность. Он продолжал носить короткие панталоны, черные шелковые чулки и белый жилет вплоть до 1824 года. Но после женитьбы надел длинные синие панталоны и сапоги на каблуках, что всему Сансеру дало повод говорить, будто он прибавил себе два дюйма росту, чтобы дотянуться до подбородка жены. Десять лет подряд на нем видели все тот же сюртучок бутылочного цвета, с большими пуговицами из белого металла, и черный галстук, оттенявший его холодное хитрое личико, на котором блестели серо-голубые глаза, проницательные и спокойные, как глаза кошки. |