И когда я ему об этом сказал, он прыгнул в машину и умчался так, словно за ним гнались черти.
— Что же ты его не догнал?
Звучавшая в ее голосе холодная насмешка заставила Иллариона снова стиснуть зубы. «Так тебе и надо, старый дурак. Ничто не остается неизменным, все расцветает только для того, чтобы деградировать и умереть буквально все, и ты не исключение из этого правила.»
— Не получилось, — сказал он.
— Я знаю, куда он мог поехать, — после паузы заговорила Татьяна. Вчера вечером он сказал мне, что виделся с Вагиным.
— С Виктором?
— Вы знакомы? Ах, ну да, конечно… Раз он сослуживец Игоря, то и твой тоже. У Вагина на меня огромный зуб, и они почти перестали видеться. А вчера Вагин сам подошел к Игорю, затеял разговор и что-то подарил. Игорь сказал что-то вроде: «Такую штуку подарил — закачаешься». Обещал позже показать, да видно, забыл…
— Не может быть, — ахнул Илларион. — А я-то, старый идиот… Куда же он, думаю, бежит? Адрес знаешь?
Татьяна продиктовала адрес и, не прощаясь, повесила трубку. Илларион в сердцах швырнул мобильник на сиденье и рванул с места так, что машину снова занесло.
Он справился с заносом и на предельной скорости погнал «лендровер» к дому Вагина, до которого было минут восемь езды по кратчайшему пути.
«Вагин, — думал Илларион по дороге, лавируя в потоке автомобилей и бдительно высматривая собачек, кошечек и даже голубей — сегодня любовь к животным обошлась ему слишком дорого. — Это же надо — Витька Вагин! Наш, спецназовский, афганский… да центроспасовский, в конце концов! Вся грудь в орденах, золотые руки… Только что-то тут не стыкуется. Вагин — технарь, слесарь и механик божьей милостью, а вовсе не альпинист. Конечно, на простеньком склоне и с соответствующей экипировкой и он справится, но чтобы без ничего по голой стене — нет, на это способен только Тарасов.
А двери квартир не были взломаны… Стоп! Да кто ж их осматривал, эти двери? Замок цел, зато окно нараспашку, и на подоконнике следы… А Вагин любой замок открывает. Ведь он с техникой всю жизнь на „ты“. Чего проще: вошел через дверь, открыл окошко, взял, что надо, и снова ушел. А Тарасов под боком — живет и в ус не дует, ждет, когда его сыскари заметут. Надо бы Сорокину позвонить, попросить еще раз проверить замки, но это потом…»
Он еще издали заметил знакомые «жигули» и припарковал свой помятый «лендровер» так, чтобы полностью блокировать Тарасову выезд со стоянки. Правда, внедорожник при этом оказался не столько припаркованным, сколько брошенным посреди дороги, но перспектива получить пару новых вмятин в придачу к тем, что уже имелись, в данный момент волновала Иллариона меньше всего.
Он выпрыгнул из кабины на схваченный легким морозцем асфальт. Под правым ботинком звонко захрустела тонкая, как бумага, ледяная корка, в которую превратилась вымерзшая до самого дна мелкая лужица. С неба снова падал редкий снежок, невесомые хлопья легко касались щек Забродова и оседали на его волосах и плечах старого армейского бушлата тонкими, филигранной работы звездами. Илларион пересек асфальтовую полосу подъездной дорожки и распахнул дверь. Из-под ног, скрежетнув когтями по бетону, черной тенью метнулся крупный тощий котяра, одержимый, как и все его соплеменники, параноидальным бредом — ему показалось, что Илларион явился сюда исключительно для того, чтобы завладеть его облезлой шкурой.
«Черный кот — дурная примета, — подумал Илларион, поднимаясь по замусоренным ступенькам к лифту. — Значит, мне сегодня не повезет. Интересно, куда уж дальше-то? Можно подумать, что до сих пор я просто купался в везении. |