Он вызвал лифт. Где-то взвыл электромотор, внутри шахты с тихим громыханием поползли стальные тросы. Судя по звуку, кабина находилась на самом верху, и Илларион, махнув рукой на лифт, стал подниматься пешком. Что-то подсказывало ему, что надо поторапливаться, иначе беседа двух армейских приятелей может закончиться печально.

Забродов легко взбежал на восьмой этаж, не успев даже запыхаться. Сейчас он не думал о том, что к нему исподволь подкрадывается старость: он был занят делом, и ему было некогда отвлекаться на глупости. Он действительно считал то, что делал сейчас, своей прямой обязанностью: и Тарасов, и Вагин когда-то были его учениками, именно он когда-то вложил в них умение убивать расчетливо и наверняка. Теперь он нес моральную ответственность за то, что один из них применил свои навыки не по назначению., Он подошел к двери квартиры Вагина и, еще не нажав на звонок, увидел, что дверь прикрыта неплотно.

За ней неразборчиво бубнили голоса. Илларион повернул ручку, бесшумно приоткрыл дверь и проскользнул в прихожую. Голоса доносились из гостиной, но говоривших не было видно — их скрывал выступ стены.

— Помешался ты на этом признании, — услышал Илларион голос Тарасова, а в следующее мгновение что-то коротко и хлестко громыхнуло.

— Дурак, — сказал после паузы Тарасов каким-то другим голосом, и Забродов услышал тяжелый шум падения.

Он бросился вперед, в дверной проем, из которого уже несло острой пороховой вонью, понимая, что опоздал всего на несколько секунд — те самые несколько секунд, которые он потратил, стоя во дворе возле машины и глазея по сторонам.

Тарасов лежал на полу посреди комнаты, запрокинув бледное лицо к потолку, с которого свисала пыльная трехрожковая люстра. Вагин, который, как показалось Иллариону, был еще бледнее, стоял в углу между окном и телевизором, прижавшись спиной к стене и держа в руке пистолет, все еще направленный туда, где только что стоял Тарасов. Зрение Иллариона, как всегда в подобных случаях, вдруг обострилось, с фотографической точностью фиксируя и капельки испарины на бледном лбу Вагина, и его бегающие глаза, и едва заметный синеватый дымок, тонкой струйкой лениво вытекавший из пистолетного ствола, и красное пятно, которое с пугающей скоростью росло на видневшейся — из-под распахнутой куртки белой рубашке Игоря Тарасова. Возле обутых в домашние шлепанцы ног Вагина тускло поблескивала откатившаяся гильза. Это было странное сочетание: шлепанцы и стреляная гильза, точно так же, как дымящийся пистолет плохо сочетался с растянутыми спортивными шароварами, линялой футболкой и испуганными глазами Вагина.

— Тарас, — не обращая внимания на вошедшего, сказал Вагин. — Ну, вот и все, Тарас.

Илларион стремительно и бесшумно, как текущая под уклон вода, двинулся через комнату, не сводя глаз с пистолета. У него было ощущение, что он движется по тонкому, туго натянутому канату между жизнью и смертью. Вагин поднял на него глаза, и его губы разошлись в невеселой улыбке, больше похожей на болезненный оскал умирающего зверя. Пистолет шевельнулся, дуло заглянуло Иллариону в глаза, а потом вдруг резко ушло в сторону и уперлось в висок Вагина. Муха зажмурился, готовясь спустить курок, но Забродов уже был рядом.

Пистолет, глухо брякнув, упал на пол в углу. Илларион сгреб обмякшего, не оказывающего сопротивления Муху за грудки и швырнул на сдвинутый, косо осевший на подломившихся ножках диван.

— Сиди тут, идиот! — прорычал он и бросился к Тарасову.

Игорь был жив, но без сознания. Пуля ударила его в правую половину груди. Забродов просунул руку под спину раненого и ощупал его бок. Выходного отверстия не было, пуля засела где-то внутри — скорее всего, в легком. Тонкая струйка крови, темневшая в углу рта раненого, говорила о том, что догадка Иллариона верна.

— Полотенце, живо! — скомандовал Илларион.