Нагаев закурил и перестал обращать на «ауди» внимание — слава богу, он давно уже вышел из того возраста, когда игра в догонялки могла вдохновить его да опасные глупости. Пусть едет, если так торопится. Поэтому, когда тупой нос ржавой иномарки появился в поле его зрения слева, Нагаев даже не посмотрел в ту сторону — он был выше этого.

Сидевший на переднем сиденье «ауди» Кабан протяну руку назад и коротко сказал:

— Дай.

На заднем сиденье зашевелились, кряхтя и беззлобно матерясь, что-то коротко лязгнуло, и кто-то вложил в протянутую руку Кабана прохладное, цевье автомата. Кабан с трудом протащил длинный «Калашников» на переднее сиденье и, поставив его торчком, с лязгом передернул затвор. На заднем сиденье сделали то же самое. Держа автомат в левой руке, Кабан принялся вертеть ручку стеклоподъемника, опуская забрызганное стекло.

«Ауди» поравнялась с золотисто-коричневой «десяткой» Нагаева. Кабан положил ствол автомата на раму окна. Нагаев сидел в полуметре от него за рулем своей машины и смотрел прямо перед собой, не замечая нависшей над ним опасности.

— Вот фраер, — сказали на заднем сиденье. — Хоть бы голову повернул. Капитанишка, а повадки, как у маршала. Гордый, бля!

— Гордый, — согласился Кабан. — А ну, посигналь ему!

Белый кивнул и дважды нажал на кнопку звукового сигнала. Клаксон издал прерывистый хриплый вскрик, и Нагаев повернул голову.

Кабан выждал ровно столько, сколько потребовалось, чтобы до капитана дошел весь ужас и безнадежность его положения, и нажал на спусковой крючок автомата в тот самый миг, когда у Нагаева широко и испуганно распахнулись глаза. «Калашников» яростно забился у него в руках, разбрасывая по всему салону горячие гильзы, на заднем сиденье загрохотал второй автомат. Пули ударили в сверкающий борт, коверкая тонкую жесть и превращая новенькую машину в груду рваного металла. Выбитые стекла брызнули во все стороны, а чудом уцелевший лобовик мгновенно сделался из прозрачного мутно-красным.

«Десятка» пьяно вильнула, повторяя движение тяжело завалившегося на бок капитана, и по пологой смертоносной дуге ушла вправо. Белый притормозил и держался рядом с ней до тех пор, пока она, проломив ограждение, не врезалась в опору троллейбусной сети. Автоматы продолжали грохотать до тех пор, пока в рожках не кончились патроны.

Повинуясь нетерпеливому жесту Кабана, Белый затормозил. В наступившей тишине послышался отчетливый плеск. Поблизости от расстрелянной машины нечем было дышать от паров бензина, под задними колесами «десятки» уже собралась изрядная лужа, становившаяся все больше.

— Белый, — позвал Кабан, отлепляя от нижней губы тлеющий окурок, — ты знаешь, зачем инквизиторы ведьм и колдунов жгли на кострах, а не вешали, скажем?

— Для острастки, наверное, — нервно озираясь, ответил Белый. — Чтоб другим неповадно было.

— Ни хрена подобного, — ответил Кабан и сделал короткую жадную затяжку. — Они считали, что огонь очищает. По-ихнему выходило, что жареный грешник — это уже и не грешник вовсе, а, наоборот, праведник. Спалили тебя, и ты, считай, уже в раю. Круто, да? Вруби-ка передачу и трогай, только потихоньку.

Белый побледнел, сделавшись по-настоящему белым, выжал сцепление и воткнул первую передачу.

Грязная салатовая «ауди» медленно покатилась вперед.

Кабан еще раз затянулся своим окурком и выбросил его в окно, целясь в бензиновую лужу. Окурок ударился об асфальт сантиметрах в двадцати от растущего мокрого пятна, подпрыгнул и замер.